Кое-где на этажах были двери. Они выходили на маленькие, ничем не огороженные площадки. Поначалу они внушали Бену надежду, но до самого верха он не нашел ни единой не запертой.

А потом Хастингс выбрался из круглого люка и едва не упал от ощущения безграничности и бескрайности, острого, как удар под дых.

Он стоял на открытой площадке на самом верху Вороньей башни, а вокруг было небо, по самому краю взятое в оправу гор, зеленых и серых. Где-то еще дальше слезящиеся глаза Бена скорее угадывали, чем видели высокие заснеженные пики.

И запах. Одуряющие пахло хвоей и влажной землей. И можно было лечь на камень, теплый, как будто его нагрело летнее солнце, и лежать, безумно глядя, как текут по небу облака.

Глухо каркнула ворона. Хастингс мотнул головой и попытался собраться. Валяться на открытом месте — самая дурацкая мысль, которая только могла прийти ему в голову. Нужно убираться, пока не налетели пернаты твари.

Бен вспомнил свой полет в вороньих когтях и передернул плечами. Крепче сжал револьвер, огляделся по сторонам в поисках укрытия или, может, еще одного прохода.

Зубчатый парапет короной охватывал площадку. Некоторые зубцы обломились. Три угла занимали странные маленькие домики, похожие на игрушечные, и только по обилию белых потеков охотник на фей опознал в них воронятни.

Четвертый угол занимала маленькая круглая башенка, и в ней, о чудо, была дверь. Бен почти бегом бросился к ней. Что делать, если дверь будет запертой, он понятия не имел.

Но ему повезло. Скобы, удерживающие замок, безнадежно проржавели, и Хастингсу удалось сбить их рукоятью револьвера. Он спустился по еще одной узкой лестнице, миновал арочный проем и, наконец оказался в жилых помещениях башни. То есть, относительно жилых.

Пустой просторный зал занимал как будто бы весь этаж башни. Там, где по представлению Бена должен был находиться лестничный колодец, падал вниз сноп света. На всякий случай Хастингс обошел его по широкой дуге.

Сквозняк лениво перекатывал по полу старые опавшие листья. Откуда они тут взялись, охотник на фей не имел ни малейшего понятия. К стенам прижимались каменные чаши с водой, тоже испачканные в птичьем помете.

Из любопытства Бен заглянул в одну из них. Неподвижная темная вода послушно отразила угловатое лицо, заросшее грязной щетиной, запавшие щеки и круги под глазами. Хастингс невесело хмыкнул. Подумал и зачерпнул из чаши.

Вода едва ощутимо пахла прелой листвой. Хастингс умылся и вымыл руки. Пить не стал — хватит с него и выпитого в камере.

Еще одна лестница вела вниз, широкая, с пологими ступенями. На лестничной площадке следующего этажа сквозняк нашел себе новую игрушку — вороньи перья. Бен Хастингс кивнул сам себе и свернул в арочный проход.

Здесь сохранились остатки прежнего убранства башни — куски мозаик на стенах, ветхий ковер на полу с вытертой дорожкой посередине. Бен с удивлением переводил взгляд с вороньих силуэтов на остатки сосновых веток на стенах. Он попытался себе представить, что должно было бы случится да хоть сиде Короля-Охотника, чтобы там стало так, и не мог. Вернее, не мог придумать ничего, кроме настойчиво всплывающего в памяти дольмена и погребального ложа, застланного красным. Но тут-то как будто пока все живы.

Хастингс мотнул головой, заправил за ухо отросшую прядь. В проеме открытой двери угадывались очертания еще одного зала, и там Бену померещилось какое-то шевеление.

Мозаика над троном сохранилась почти полностью. Малахитовые сосны упирались в сводчатый потолок, и при желании, Бен смог посчитать на них все иголки. У стены с мозаикой стоял трон, массивный, деревянный, черный.

А на троне сидел тринадцатилетний мальчишка и ботал ногами.

— Дилан! — окликнул его охотник на фей.

— Кто здесь? — незрячие глаза подростка уставились на Хастингса. — Где ты?

— Я здесь, — Бен подошел чуть ближе.

— Стой! Я помню тебя. Ты приходил с Джил. Где она?

— Она в безопасности, у моих друзей. Пойдем, я отведу тебя к ней.

— Я тебе не верю, — Дилан подобрал ноги, как будто черный трон мог защитить его от чужого посягательства. — Королева говорит, что мне нельзя уходить отсюда.

— Какая королева? — Хастингс напрягся.

— Та, у которой теплый голос. Не старуха, и не злая.

Свободной от револьвера рукой Бен почесал затылок. С его точки зрения, под это описание не подходила ни одна из вороньих сестер.

— Она сказала, мне нужно оставаться здесь. А еще, что я буду королем.

Радужка и зрачок Дилана были затянуты какой-то серой пеленой. Невидящий взгляд скользил, ни на чем не задерживаясь. Хастингсу стало не по себе. Вот о том, что вороньи ведьмы смогут как-то промыть мальчишке мозг, он не подумал.

— А как же Джил? — спросил он осторожно. — Она попала в такую передрягу, чтобы тебя найти.

— Ну и зря, — фыркнул Дилан. — Я сам справлюсь. Стану королем, верну глаза и приду домой. Наверное.

Неожиданно он наклонил голову, словно к чему-то прислушиваясь, и Хастингсу совсем не понравилось, каким птичьим получилось у него это движение. Бен отшагнул в сторону, чтобы удержать в поле видимость и трон, и выход из зала. Револьвер в руке ощутимо потяжелел.

— Я принесла тебе лепешек и меда, — проговорила Фиаб, входя. В руках у нее действительно был поднос с едой. Бен вздрогнул — голос средней сестры действительно звучал как-то иначе, когда она обращалась к Дилану.

Потом воронья ведьма заметила Хастингса, и глаза ее опасно сузились.

— Я тебе его не отдам, — прошипела она.

— Отпусти мальчишку, — сказал Бен устало. Дело можно было решить одним выстрелом, и рядом не было Джил, которая могла бы его остановить. Но что тогда делать с Диланом? Охотник провел рукой по лицу. Он чувствовал себя слишком вымотанным, чтобы решать еще моральные ребусы.

— Ему нельзя уходить отсюда, — торопливо сказала ведьма. Она поставила поднос на ступеньки перед троном, и встала, загораживая мальчишку. — Он должен стать королем. Понимаешь, Королем.

Даже отсюда Бен видел, как золотиться в плошке мед. Он сглотнул слюну.

— Что ты имеешь в виду?

— Я покажу, — лицо Фиаб озарилось внезапным ликованием, неуместным, странным. — Я покажу, и ты увидишь, как хорошо я придумала. Мои сестры хотят убить мальчика, чтобы ослабить Ворона, но я не дам им этого сделать. А ты мне поможешь в этом. Пойдем, я покажу. Вам обоим покажу.

Джил проснулась задолго до того, как жемчужный утренний свет заглянул в узкое окно ее комнаты. Долго лежала без сна, пытаясь сообразить, откуда взялось у нее непонятное предвкушение, как будто перед праздником. Потом сообразила — Середина Лета.

Ей сказали, будет пир, будут праздничные костры, танцы у костров и жареный кабан. Кабан, ни в сыром виде, ни в жареном, особо Джил не интересовал. Как и танцы. Но ощущение праздника было все равно. Джил даже зябко поежилась под волчьей шкурой, представив, какой горечью ей за этот праздник придется заплатить.