– Приляг, – говорю я, и Галл опускается на землю, положив голову на сложенное одеяло.

Её глаза закрыты, будто в ожидании боли. Я осторожно высвобождаю её руку из одеяла и одежды. Бледная кожа Галл кажется золотистой в первых лучах рассвета, на предплечьях тускло мерцают тонкие светлые волоски. Пальцы Галл лежат свободно, слегка загибаясь внутрь. Будто она спит и ей снится сон, а в этом сне она видит меня. Я распрямляю её руку и укладываю себе на колени. Осторожно ощупываю кожу как для настоящей татуировки: проверяю текстуру, подвижность, упругость. На ощупь кожа Галл как нежнейшая внутренняя поверхность скорлупки букового ореха, хочется поднести её ко рту и коснуться губами. На земле неподалёку я нащупываю тоненькую гибкую палочку, из которой получится прекрасный инструмент чернильщика. Подцепив на кончик палочки комок угольной пыли, я окунаю его в каплю воды и растираю в чёрную густую краску. Крепко держа руку Галл, я начинаю наносить метку.

От первого прикосновения к коже Галл вздрагивает.

– Больно?

– Нет, щекотно, – шепчет она, почти незаметно улыбаясь.

Я добавляю в угольную пыль каплю слюны, чтобы сделать её ещё больше похожей на чернила, и продолжаю рисовать на коже Галл, открывая её сущность миру так, как я её чувствую и помню. И между нами вспыхивает связь, какая бывает между чернильщиком и клиентом, хоть в руках у меня не игла, а обычная палочка. Галл дышит ровно и глубоко, как будто спит, но, когда я переворачиваю её руку, чтобы открыть внутреннюю сторону предплечья, она гладит меня по большому пальцу. Я забываю, где мы, и словно возвращаюсь в студию чернильщика, читаю клиента, проникаю в чужие эмоции и воспоминания, слушаю чужую душу и в полусне продолжаю ставить крошечные точки на руке Галл.

Каждое созвездие рассказывает свою историю. Она – бескрайнее пространство, вселенная, и нет ей конца. Из транса меня вырывают резкие голоса и быстрые шаги – кто-то с треском бежит к нам по лесу, и я отбрасываю веточку. Галл торопливо садится и закутывается в одеяло, и в эту секунду из лесной тьмы на поляну выскакивают Фенн и Оскар.

– Вы что, оглохли?! – кричит Фенн, но мы только недоумённо смотрим на него.

И тут, перекрывая шорох листьев и ночной шёпот леса, ветер доносит до нас странный звук. Кто-то кричит – пронзительно, отчаянно, неистово.

Мы никак не ожидали увидеть то, чем нас встретил Фетерстоун. Солнце едва показалось из-за леса, в утреннем сумраке на нас отовсюду смотрят заспанные лица. Дети плачут и закрывают уши руками, но им не забыть этот леденящий душу вопль.

Над входом в Дом старейшин бьётся ворон. Живой ворон. Его крылья прибиты к верхней балке двери. Тело птицы дрожит от боли и страха, а крылья бесполезно стучат о деревянный брус, не в силах освободиться. Ворон рыдает. Только так можно описать звук, вырывающийся из горла несчастной птицы. Так кричат перепуганные дети.

Я пытаюсь отыскать шляпки гвоздей, пробивших сильные крылья, чтобы освободить птицу, не причиняя больших страданий. Матово блестящий клюв бьёт и царапает мою руку, но моя боль несравнима с мучениями во́рона. Кто-то откликается на мой призыв о помощи и подаёт мне клещи, которыми я впиваюсь в шляпку гвоздя, одновременно уговаривая во́рона потерпеть и не шевелиться. Я вытаскиваю один гвоздь – он выходит с кровью и перьями.

Одной рукой я крепко, но осторожно прислоняю птицу к двери и сжимаю клещами второй гвоздь. Птица бьёт освобождённым крылом, яростно кричит и вертит головой, стараясь дотянуться до моих пальцев. Второй гвоздь падает на землю, и ворон пытается взлететь, но лишь бессильно машет изуродованными крыльями. Я опускаю его на землю, но он лишь скачет по кругу, безостановочно каркая и продолжая пронзительно вопить и бить крыльями.

Откуда-то появляется Сана. Она хватает во́рона за шею, дёргает рукой, и наступает тишина. Это безмолвие даже страшнее, чем крики во́рона. Сана оглядывает собравшихся:

– Нас обнаружили.

В доме Уитвортов, у самой двери, нас встречает Тания. Она бросается к Галл, обнимает, покрывает поцелуями её ладони. Вокруг них радостно скачет Лаго, из комнаты появляется Соломон. При виде Галл он падает на колени и горестно всхлипывает.

– Спасибо, – одними губами произносит Соломон, обращаясь ко мне, и опускает голову, будто охваченный стыдом.

Я потихоньку отступаю в спальню Галл и устало опускаюсь на постель. Пошарив под кроватью, достаю припрятанный альбом, открываю чистую страницу и принимаюсь рисовать. Царапины на моих руках ещё не зажили, и на белых листах то и дело остаются алые капельки крови. С мыслями о Галл в объятиях Тании я рисую маму, её добрые глаза, нежные губы, волевой подбородок. Как тяжело смотреть на родное лицо… и я переворачиваю страницу и рисую Сану в лесу, рядом с лошадью. Рисую площадь в Сейнтстоуне в тот день, когда убили Лонгсайта, и убийцу – сильную, гибкую фигуру в чёрном, окровавленный нож и мамины глаза. Рисую Галл под водой, безмятежную, похожую на русалку. Рисую костёр, у которого мы сидели на поляне, и улыбающиеся лица Оскара и Фенна в янтарных отблесках пламени.

А ещё я рисую звёзды… все созвездия, которые я наметила тёмными точками на руке Галл, и все планеты и галактики, нарисовать которые у меня не хватило времени, и недоумеваю, как в одном человеке может скрываться целая вселенная.

После долгих поисков я обнаруживаю Сану в Комнате памяти, где она что-то укладывает в ящичек. Мне надо поговорить с ней, узнать, что она думает о моём поступке на озере. Возможно, Сана единственная, кого послушают жители города, если она попробует изменить их мнение обо мне в лучшую сторону. Сана оглядывается на меня с удивлением, но без неприязни. Она закрывает ящик и ставит его на верхнюю полку, в дальний угол.

– Ну, здравствуй, Леора Флинт! А у тебя, оказывается, страсть к театральным эффектам? – Сана садится и закидывает ноги на стол. На редкость странное проявление неуважения с её стороны. – Прерывать церемонии очищения строжайше запрещено. Но, к счастью для тебя… – Сана потягивается, как кошка, – к счастью, старейшины заняты кое-чем другим. Подготовкой к войне.

Я хмуро смотрю на неё, не зная, что ответить, и Сана наклоняется ко мне чуть ближе:

– Да, представь себе! Война на пороге. Эта шутка с вороном убедила всех, кто ещё колебался, что отмеченные знают, где мы находимся, и готовятся вскоре напасть. А главный наш вопрос вот какой: на чьей стороне выступишь ты?