– Несомненно.

– Как в Чикаго во время облавы на гангстеров. Везде стрельба.

– Именно.

– Вы помните прошлый год, Готт? Титлоу исполнял обязанности декана, пока тот был в отъезде, а Бузи Томпсон выстрелил в него китайской хлопушкой, после чего Титлоу набросился на него и конфисковал у бедняги Бузи всю пиротехнику.

– Весьма непедагогично, – рассеянно заметил Готт. Вдруг он сурово посмотрел на своего подшефного. – Майк, кто вас на это подбил?

– Подбил на что?

– Майк, дорогой мой, вы чудесный юноша. Однако, как мне только что пришлось отметить, у вас нет мозгов. Кто вам вбил все это в голову?

– Ну, на самом деле это Дэвид Эдвардс, который…

– Предположения Дэвида Эдвардса, – заявил Готт, – будут доведены до сведения соответствующих инстанций.

Воцарилось неловкое молчание. Затем Майк робко произнес:

– Тут вот еще что… Дэвид считает, что напрасно нам подробно не рассказали об обстоятельствах гибели бедного ректора.

– А какое отношение смерть бедного ректора имеет к Дэвиду Эдвардсу?

– Дэвид думает, что располагает некой полезной информацией. Вот если бы он знал, что именно является полезной информацией…

– Едва ли поверю, что его логика является столь нерушимой. Однако давайте-ка выкладывайте все, что он вам наговорил.

– Мне кажется, – тихо и почтительно ответил Майк, – что вы ведете себя довольно грубо. Но дело не в этом. Во вторник вечером Дэвид допоздна работал в библиотеке. Там был доктор Барочо и еще несколько человек. Дэвид сидел на тумбочке у северного окна (вы знаете, как там удобно), а на улице, конечно, было совсем темно. Так вот, когда Дэвид случайно посмотрел в окно, он вдруг заметил луч света и какого-то человека.

Готт положил трубку на стол.

– Вы хотите сказать, что он узнал кого-то?

– Да, узнал. В свете, исходившем из кабинета ректора. Он включился на пару секунд, когда этот человек выходил…

– Выходил!

– Да, выходил через створчатые окна кабинета. И Дэвид едва успел разглядеть, кто это. Потом он немного удивился, поскольку не знал, есть ли у этого человека ключ от Садового сквера и как он станет выходить, если ключа у него нет. Но, разумеется, вполне нормально, что кто-то нанес визит ректору, так что Дэвид не знал, важно ли это вообще. Как он говорит, обстоятельства смерти ректора покрыты мраком…

– В котором часу это произошло?

– Ну, без чего-то одиннадцать.

Готт погрузился в размышления. Затем он спросил:

– Кого именно он видел?

– Дэвид не говорит. Но мы этим занимаемся.

– Вы этим занимаетесь?!

– Да, Готт. Дэвид, инспектор Бакет и я. Понимаете, Дэвид подумал, что это, возможно, очень важно. Так что он начал расследование. И он разузнал кое-что о том, кого он видел. Он узнал, что тот может тихо, спокойно и без шума входить и выходить из колледжа…

Готт вскочил.

– То есть входить и выходить из Садового сквера?

– Да нет же. Входить и выходить из одного из главных зданий.

– Вот недоумки! Почему вы не обратились в полицию? Где сейчас Дэвид Эдвардс?

– Ну, он идет по следу. А теперь прошу прощения…

Не успел Готт и глазом моргнуть, как мистер Мишель де Германт-Креспиньи исчез.

Несколькими минутами позже возбужденный библиограф вцепился в находившихся в одном из двориков Эплби и Додда, чтобы доложить им о том, что он узнал от своего подопечного. Додд не собирался отказываться от тезиса о том, что колледж Святого Антония является подводной лодкой. С неторопливой рассудительностью, делавшей ему честь, он признал, что, возможно, что-то могли проглядеть, и предложил тотчас же провести еще один, более тщательный осмотр. Однако Готт настаивал на разрешении животрепещущего вопроса.

– Если какой-то выход и существует, то трудно определить, как он встраивается в систему доказательств. Ведь, по словам этого несравненного Эдвардса, он находится не в Садовом сквере, а где-то в главных зданиях колледжа. И Эдвардс видел, как из створчатых окон выходил кто-то, у кого, по его мнению, вряд ли есть ключ. Однако он должен знать, что все четверо, обитающие в профессорских апартаментах, имеют ключи. В таком случае из Садового сквера должен был выйти некто не из этой четверки, к тому же человек, который обычно посещает ректора. Как он это сделал? Сам факт возможного наличия секретного выхода из главных зданий представляется второстепенным.

– Несомненно, здесь много неясного, – несколько отрывисто ответил Додд. Ему вовсе не хотелось делать дилетанта, пусть даже любимого писателя, своим коллегой. – Я оставлю неясности Эплби, а сам намереваюсь выяснить достоверность истории этого молодого человека.

– А почему бы не подождать, – предложил Эплби, – пока этот ретивый Эдвардс не вернется с хождения по следу?

Однако Додд и слышать об этом не хотел. Он собрался было отправиться за Готтом, которого отозвали для выполнения преподавательских обязанностей, когда появилось еще одно действующее лицо, грустный сержант, казалось, погруженный в воспоминания о проведенном в Лондоне вечере. Он вручил Эплби письмо и после этого чересчур поспешно ушел. Несколько мгновений инспектор задумчиво держал в руке казенного вида конверт, не открывая его.

– Ну-с, Додд, как вы думаете? На рукоятке кресла для мытья отпечатков не было. Возможно, им больше повезло с револьвером?

– Нет, – флегматично ответил Додд, – вряд ли.

Эплби вскрыл конверт. После недолгой паузы он произнес:

– Пальчики Поунолла.

Эплби осуществил свое давешнее намерение и съел бутерброд в баре «Барклай», после чего отправился на прогулку вдоль берега реки, чтобы все обдумать. И начал он с выкладки, которую вывел, когда днем раньше стоял между апартаментами Поунолла и Хэвеленда:

«Он мог доказать, что не совершал этого здесь и сейчас. Он не мог доказать, что не совершал этого там и в течение двадцати минут, если бы оставались улики, указывавшие на его виновность».

Он помнил, что существовало дополнение:

«Изворотливый тип: он перезарядил оружие и оставил револьвер в таком виде, что из него сделали один выстрел».

Был и вопрос:

«Вторая пуля?»

Эплби мысленно удалил вопрос и изменил дополнение:

«Никакой перезарядки, никакого второго выстрела. Банальная петарда».

Однако через секунду к нему вернулось эхо исходного дополнения:

«Изворотливый тип: он… оставил револьвер…»

Все упиралось в стирание. Или, так сказать, в отсутствие этого стирания, в результате которого с орудия убийства исчезли бы последние следы пальчиков. Поунолл был физически неловким человеком. И тут, возможно, после безусловного напряжения случился некий интеллектуальный сбой. Вполне вероятно, что он что-то и сделал, чтобы уничтожить отпечатки пальцев, но недостаточно тщательно. Нынче эксперты творили почти чудеса: Эплби вспомнил правдивую историю, рассказанную им Дейтону-Кларку о немецких криминалистах, могущих получить отпечатки пальцев сквозь перчатки…