Грант устроил съемки концерта в Альберт-холле в документальном стиле, которые должны были провести режиссеры Питер Уайтхед и Стэнли Дорфман, и их команда в тот вечер буквально преследовала группу на сцене, где они собирались в такой непосредственной близости от музыкантов, что сохранившийся материал содержит восхитительно объективное изложение того, насколько мощным и в полной мере реалистичным было теперь живое представление Led Zeppelin. За предшествующие двенадцать месяцев группа отыграла более 140 концертов, абсолютное большинство которых состоялось в США, и на пленке это видно: от стартового выстрела горячих ударных Бонэма в ‘We Gonna Groove’ до непостижимо бездонной виртуозности вокала Планта, его львиной манеры встряхивать волосами, в то время как его руки били по невидимому барабану или гитаре, к этому гигантскому, но удивительно ловкому басу, которым Джонс без напряжения фиксирует ритм.

Конечно, тем, от кого невозможно было оторвать глаз, был Пейдж, одетый в пеструю майку и прямые обтягивающие джинсы, прыгающий по сцене с гитарой у коленей, полный дикой энергии, которой противоречило только то, как он украдкой, почти стесняясь, время от времени смотрел на зрителей из-за завесы темных волос, покрывавших его лицо.

«Сейчас я смотрю на пленки из Альберт-холла, — сказал Плант, — и первое, что я замечаю, — это какими мы все были молодыми. Я выгляжу таким, каким и был: хиппи из Черной страны, полным высоких идеалов и дешевой жизни. Я все еще не могу до конца поверить, где я был, — для группы все произошло так быстро. И манера игры Джимми очень британская, или, вернее, очень не-американская. Если вы послушаете то, что считалось серьезными гитарными записями периода, предшествующего появлению Zeppelin, — композиции The Kinks и The Who, — соло там играются, в основном, в стиле «туда-сюда». Джимми открыл саму идею замечательного удлиненного звучания нот посреди хаоса ритм-секции».

Благодаря голосу ты принял участие в первых настоящих концертах с группами вроде The New Memphis Bluesbreakers, The Black Snake Moan (названной в честь песни Слепого Лемона Джефферсона), The Banned… ничтожными группами, которые для тебя были целым миром. А твой отец по-прежнему все сильнее наседал на тебя, и жизнь дома теперь стала такой невыносимой, что ты предпочитал иногда ночевать в фургоне, нежели возвращаться домой. Твои волосы были слишком длинными, ты слишком много говорил, а твоя голова была чересчур забита чепухой. Упрямый негодник, как называл тебя отец. Упрямый и неблагодарный, рано или поздно он плохо кончит — подождите и сами увидите, помяните мое слово…

Слава Богу, у тебя были приятели. В большинстве своем они были такими же, как ты. Все вы собирались стать поп-звездами или футболистами. Не рабочими пчелами и не тунеядцами, как ваши мамы и папы, а богатыми и знаменитыми, творческими и свободными, уходящими в отрыв от хорошей наркоты, пока девчонки вокруг будут гладить вам волосы и смотреть на вас с восхищением. Никакого этого устройся-на-чертову-скучную-работу дерьма. Когда вы с Невиллом Холдером тем вечером пришли в ратушу Брама, увидели The Spencer Davis Group и ты узнал, что певец едва ли старше тебя, то это было так, словно с клетки с попугайчиком сорвали одеяло. Внезапно стало ослепляюще очевидно, чем тебе стоит заняться в жизни. С Невом, который был на пару лет тебя старше, произошло то же самое. Вы оба воображали себя певцами, хотя в случае Нева его родители были полностью за, поощряя его практиковаться в игре на гитаре и не сдаваться. Почему твои мама с папой не могли быть такими? И все же, если бы кто-то сказал тебе тогда, что вы с Невом в итоге станете певцами в крупных рок-группах — звездами, — ты бы не поверил. В любом случае, не про Нева, храни его Бог. Ты думал, что делаешь одолжение, когда разрешил ему стать водителем фургона одной из твоих последующих групп, Listen. Даже после того как он стал певцом в ‘N Betweens вместе с другим твоим приятелем Дэйвом Хиллом, ты еще не мог себе вообразить этого. Но тогда, когда Нев и Дэйв познакомились с остальными ребятами из Slade, ты понял, как мог ошибаться…

Пройдет много времени, прежде чем ты выучишь этот урок. В тот момент ты был слишком занят, проживая свою воображаемую жизнь зарождающейся поп-звезды. Эта мечта стала чуточку ближе, когда ты дерзко пробил себе дорогу и стал постоянным артистом в The Star and Garter в Хейлсоуэне, немного работал конферансье, а также исполнял классные вздорные мерсибит-каверы в The Javelins. Тебя хватило на пять минут. В конечном счете ты пошел своим путем, когда склонил их отыграть «прощальный» концерт, а затем на следующей неделе вернулся в составе The Crawling King Snakes (по названию песни Джона Ли Хукера — разумеется!).

The Star and Garter был частью так называемой Сети Мамаши Рейган. Мэри «Мамаша» Рейган была самым известным промоутером во всем Мидлендсе. Не было ни одного порядочного паба или клуба, где она не являлась бы авторитетом. Тебе сказали, что с ней стоит оставаться в хороших отношениях, если ты знаешь свою выгоду, и ты последовал совету. Это было незадолго до того, как ты обратился к ней за разрешением выступить со своей группой в The Star или в The Oldhill Plaza — еще одном месте, которое ты регулярно посещал по выходным. К тому времени ты уже работал на полставки конферансье, объявляющим группы, поэтому все получилось. Crawling King Snake были одними из первых, с кем ты пролез туда. Ты думал, вы были чертовски большими шишками. А на самом деле вы были ровно теми, кем были, — кучкой подростков, ведущих себя так, будто что-то знали о блюзе.

Тогда ты понял, что самые лучшие моменты иногда случались уже после того, как все заканчивалось, когда вы сидели, куря и выпивая, и посмеивались над этим. Как все прошло, кто что сделал, а кто не сделал, кто все по-настоящему загубил. Субботним вечером после работы вы все встречались у передвижного киоска с пирогами Fleur De Lys Алекса, который стоял напротив отеля Albany, в самом центре Брама. Там ты со всеми и познакомился. Дэнни Кинг и его The Mayfair Set, Карл Уэйн и The Vikings, Джонни Нил и The Starliners, Джерри Левин и The Avengers, Майк Шеридан и The Nightriders… Пара мерзких типов, но в основном — отличные парни, большинство из них. Позже, когда вы съедали по пирогу с картошкой-фри, вы направлялись в The Elbow Room, или, может, в The Rum Runner, или в клуб Cedar, или еще в какое-нибудь ночное место. Именно тогда ты впервые встретил Бонзо…

Настолько же захватывающим на пленке из Альберт-холла было невероятное ударное соло Бонэма ‘Moby Dick’ — живая импровизация, которая в итоге на некоторых концертах растягивалась почти на сорок минут, но здесь была зафиксирована камерой на ранней стадии, более краткой, но не менее ошеломляющей. «Сейчас смотреть на Бонзо, иметь возможность расслышать детали, на самом деле близко увидеть, как он работает, — это изумительно, — соглашается Джонс. — В этом была особенность маленьких концертов. Ударные на крупных мероприятиях были далеки от утонченности. Но в маленьком месте вроде Альберт-холла можно расслышать каждую из невероятных деталей, которые он всегда добавлял в свое выступление. Он постоянно был разным, все время менялся. Он был просто поразительным музыкантом. Некоторые музыканты ненавидят, когда ударник или другой участник группы начинает видоизменять песню или уходить в собственное исполнение. Но в Zeppelin это и было главной целью, а Джон был великолепен в этом. Он действительно держал тебя в напряжении и как музыканта, и как слушателя. И тогда сопереживание становилось невероятно волнующим. Он был лучшим ударником из всех, с кем я когда-либо играл, без исключений».