Она развела руками:

— Изучая безумие, мы подходим к нему с точки зрения как психиатрии, так и местных суеверий. Впрочем, никто не берется утверждать, что такая позиция менее эффективна, чем чисто клинический подход. До тех пор, пока больной верит, что он одержим дьяволами, эти дьяволы и существуют, не так ли? Разум — всего лишь определенным образом направленное прозрение. Все правда, поскольку все от восприятия…

Марк не вполне улавливал суть ее слов, но этот мягкий голос, эта неизменная улыбка его убаюкивали. Он почти забыл о Реверди. Пристальные взгляды больных вернули его в действительность.

— Его тут… содержали?

— Джека? Да, в последние дни.

Она произносила его имя на английский манер, «Джек».

— Вы полагаете, его поразил… амок?

— Он, безусловно, действовал в момент кризиса. Однако я полагаю, что при этом он ни на минуту не потерял контроля над собой. Разум его не покинул.

— То есть он осознавал свои поступки?

— Скорее, я сказала бы, что он действовал под влиянием одного из своих сознаний.

— Он шизофреник?

Она воздела руки, словно говоря: «Не спешите!»

— В каждом из нас уживается множество личностей. Более или менее выраженных.

— Но можно ли сказать, что Реверди, убивший Перниллу Мозенсен, и человек, ставший чемпионом мира по дайвингу, — один и тот же человек?

Она уселась поглубже, спокойно оглядела по-прежнему неподвижных больных:

— Человеческое сознание нельзя представить себе в виде единого узла. Это скорее колесо. Поле возможного. Лотерейный барабан, который крутится и время от времени останавливается на какой-то цифре. Одна из цифр Джека — это убийство,

Марк решил играть с доктором Норман в открытую. Он заговорил о кассете. Улыбка исчезла с лица психиатра.

— Кто вам ее дал?

Марк не ответил, и она продолжала:

— Аланг, верно? Иногда задаюсь вопросом, как этот придурок мог стать нашим лучшим экспертом-криминалистом… — Она взглянула на него искоса. — Ну и каковы же ваши выводы?

— Мои выводы?

— Да что вы думаете об этой сцене? Идеальный момент, чтобы проверить свои предположения.

— Думаю, что Реверди использует задержку дыхания для защиты.

— Точно. Но защиты от чего?

— От других. А также от себя самого. От своего безумия.

Врач снова улыбнулась:

— Вы правы. Джек использует апноэ как щит. От тех, кто на него нападает. От своей шизофрении.

— Теперь и вы используете этот термин.

— Я только что пыталась объяснить вам, что такие определения относительны. Но совершенно очевидно, что в Джеке борются разные личности. Они хотят занять место того Джека Реверди, которым он пытается быть. «Официального» Реверди. Вы же знаете историю его жизни?

— Наизусть.

— Это история жизни волевого человека. Упрямца, который всегда добивался поставленной цели. И шел к ней напрямую. Эта целенаправленность обратно пропорциональна силе терзающей его угрозы распыления личности.

Такой диагноз показался Марку убедительным. Понемногу то, о чем она говорила, становилось для него очевидным.

— А теперь, — продолжала она, — поговорим об апноэ. Я изучала этот предмет. Я хотела понять, что дает ему основания полагать, будто такое поведение защитит его. Конечно, определенную роль играет физическая изоляция. В этот момент ему больше не нужен внешний мир. Но есть и нечто другое, более глубокое. Вы знаете, что происходит в организме, когда человек не дышит?

Марк чувствовал, как жертвы «амока» буравят их взглядами своих расширенных зрачков.

— Ну, кровь не получает кислорода, и…

— Все тело оказывается в опасности. Полнота чувств, безмятежность — это не более чем клише. В действительности апноэ вызывает напряжение, состояние тревоги. Организм сосредоточивается на самом себе. В верхних и нижних конечностях происходит рефлекторное сужение сосудов. Кровь, с теми запасами кислорода, которые в ней еще остались, отливает к жизненно важным органам; сердцу, легким, мозгу. Бóльшую степень концентрации представить себе нельзя. Человек, в буквальном смысле этого слова, превращается в жесткое ядро. В средоточие собственных жизненных сил. Именно этого ощущения ищет Реверди. Он выстраивает блок против своих внутренних демонов… Но я думаю, что этот феномен можно распространить и на убийства.

Марк вздрогнул:

— На убийства?

— Вспомните, что он сделал с молодой датчанкой. Он выпустил из несчастной кровь. Думаю, что в подобные моменты сцена преступления становится для него чем-то вроде продолжения его самого. Он «раскрывает» свое существо в этом пространстве и вызывает туда приток крови, чтобы лучше защититься. Точно так же, как внутри его тела сердце и легкие получают повышенную дозу гемоглобина.

— Что дает вам такую уверенность?

— А вот я вас спрошу, — сказала он вместо ответа. — Вы помните его последние слова на кассете?

Без малейших колебаний Марк произнес по-французски:

— «Прячься быстрее: папа идет!»

Она медленно покачала головой:

— Может быть, это воспоминание. Травма. Или может быть, галлюцинация. Я не получила ответа на этот вопрос. Но кое в чем я уверена. Его защитное поведение включается в момент символического появления отца. Вот главная угроза: личность отца. Он боится, что эта личность проникнет в него. Он боится стать собственным отцом.

Психиатр выстраивала основные детали, словно складывая головоломку, но не так, как это сделал бы Марк. Он возразил:

— Насколько мне известно, Жак Реверди не знал своего отца. Как же он мог бояться его прихода? Или его влияния?

— Именно это я и хочу сказать: главное — это его отсутствие. Потому что в этом случае образ отца может воплотиться в любом обличье, в любой личности. В этом многообразном присутствии и кроются истоки шизофрении Джека. Он боится стать своим отцом. То есть кем-то или чем-то непонятным. В моменты кризисов все его существо превращается в вопросительный знак, в зияющую пустоту.

Внезапно Марк понял, к чему клонит Норман:

— Вы думаете, что в этих потенциальных образах может быть нечто отрицательное?

— Они непременно отрицательны.

— Они могут быть преступными?

Психиатр откинулась на спинку дивана, отодвинувшись от Марка, чтобы лучше видеть его:

— Жак Реверди убежден, что его отец был преступником. Он убивает, когда оказывается не в состоянии защититься от этой уверенности. Когда его не может защитить апноэ. Тогда отец проникает в его тело. Он распространяется по его «я», как яд, попавший в кровь.