А ночью он позвонил мне. Едва я успела снять трубку и сказать «алло», как на меня обрушился поток угроз и оскорблений. Первым делом Бахрин потребовал, чтобы я немедленно возвращалась в Малайзию, так как я слишком глупа и неприспособлена, чтобы жить одной с двумя маленькими детьми. Когда я сказала, что не собираюсь больше подчиняться его требованиям, он сменил тактику и стал уверять, что любит меня и очень скучает. На это я ответила, что готова обсудить с ним возможность примирения, но только при условии, что он приедет для переговоров в Австралию, разведется с Элми и мы с ним навсегда переедем в Мельбурн. Выслушав мои требования, Бахрин ненадолго замолчал, а потом вдруг взорвался и начал кричать, что, если я немедленно не вернусь, он убьет мою бабушку и убьет меня, но сначала накажет за непослушание. Я повесила трубку и только тогда обнаружила, что вся дрожу, а к горлу подступила тошнота. Даже находясь на расстоянии в тысячи миль, Бахрин не утратил способность внушать мне ужас. Всю ночь после этого я не спала и мучилась, сомневаясь в своих силах и в правильности выбранного пути.

Уже под утро проснулась Шахира, которую надо было кормить. Я взяла ее к себе в кровать, и она прижалась ко мне всем своим крошечным тельцем. Через несколько минут ко мне в спальню прибежал и Аддин, забрался к нам под одеяло и тут же уснул. А я, лежа без сна, наблюдала, как лунный свет играет на лицах сына и дочери, и прислушивалась к их ровному, спокойному дыханию. В голову лезли страшные мысли о том, что предпримет Бахрин, и про себя я молилась, чтобы предстоящие трудные времена не сломили ни меня, ни детей.

На следующее утро я поспешила предупредить о возможных неприятностях бабушку. Она попеременно то возмущалась, то ахала, когда я рассказывала ей о своей семейной жизни и об угрозах Бахрина. Мы решили, что, пока все не успокоится, ей лучше пожить у друзей. Здоровье бабушки постепенно восстанавливалось: левая часть тела уже начала двигаться, хоть речь и оставалась еще немного затрудненной. Вместе со здоровьем к бабушке возвращалось и чувство юмора. Она так обрадовалась, услышав, что мы с детьми вернулись в Австралию навсегда, что после этого начала поправляться с удвоенной скоростью.

В нашей новой квартире мы с детьми отметили свое первое настоящее Рождество. С каким наслаждением я слушала по радио рождественские песни и покупала подарки для Аддина и Шахиры! В Малайзии дни Рождества всегда были для меня самыми тяжелыми: я особенно скучала по дому, а Бахрин запрещал любой намек на праздник – даже обмен подарками. За все эти годы в Тренгану я только однажды доставала из коробки свою драгоценную елку – Бахрин как-то одолжил ее на праздник своим служащим-филиппинцам. Но Рождество восемьдесят пятого года было совсем другим. Мы с Аддином выбрали настоящую сосну, хоть и немного кривоватую, сами установили ее в гостиной и украсили игрушками, доставшимися от бабушки и купленными в ближайшем супермаркете. За шестьсот фунтов я купила старенький автомобиль, и, разъезжая в нем, мы громко распевали «Олень Рудольф-Красный Нос». Аддин нетерпеливо ждал подарков от Санта-Клауса и повесил на камин носочки для себя и для Шахиры.

Но я, конечно же, понимала, что все это – только затишье перед бурей. В глубине души я не сомневалась, что Бахрин никогда не позволит нам жить спокойно и непременно захочет отомстить.

Согласно закону судебное разбирательство нельзя было начать до тех пор, пока мой муж не получит письменное извещение о том, что я подала в Семейный суд Австралии иск об опеке над детьми, а также о его праве этот иск оспорить. Бахрин отказался принять официальный документ от прилетевшего из Сингапура адвоката, которого я нанимала специально для этой цели, и нам оставалась только одна возможность – опубликовать извещения и все относящиеся к делу факты в «Нью-стрейт таймс» – ежедневной газете, выходящей в Малайзии на английском языке, что мы и сделали 24 декабря 1985 года. Мне вовсе не хотелось публично унижать Бахрина, но он не оставил мне выбора. Таким образом, всем в Малайзии стало известно, что я с детьми вернулась в Австралию и что муж променял меня на ресторанную певичку. А мне досталась сомнительная честь оказаться первой в королевской семье женщиной, оставившей мужа и забравшей с собой детей.

Я знала, что Бахрин никогда не простит мне того, что я выставила на публичное обозрение частную жизнь семьи, а также того, что из объявления в газете брат его второй жены узнал тщательно скрываемую от него правду. До этого он со слов Бахрина полагал, что я уже два года как живу в Австралии, а наш бракоразводный процесс близится к концу, и был очень неприятно удивлен, узнав, что в момент свадьбы его сестры и Бахрина я еще находилась в доме мужа и к тому же только что родила Шахиру. Впрочем, узнав правду, он не стал устраивать скандала – союз с членом королевской семьи был слишком ценным завоеванием, чтобы рисковать им ради такой ерунды, как дополнительная жена и пара детей.

Наступил 1986 год и принес с собой новые надежды и новые страхи. Каждую минуту я ждала, что на пороге нашей квартиры появится Бахрин, изобьет меня до полусмерти и заберет с собой детей. Я была совершенно уверена, что он не отпустит нас просто так. Тринадцатого января Бахрин позвонил мне еще раз и объявил, что едет в Австралию для того, чтобы помириться, но не намерен разводиться со своей певичкой.

Он приехал в Мельбурн 19 января и сразу же нанял нескольких адвокатов в самой известной в городе юридической фирме. Я узнала обычную тактику мужа: покупай лучшее, что можно купить за деньги, а там, где не помогают деньги, поможет ложь.

Забавно, но и тошно было наблюдать за тем, как разделились мнения адвокатского сообщества Мельбурна в связи с моим делом – его оживленно обсуждали в кулуарах Семейного суда. Некоторые считали, что «сама постелила – сама пусть и спит». Другие испытывали почтительный трепет при одном упоминании о тронах и королевской крови и были совершенно уверены, что человек с такой кровью в жилах по определению имеет больше прав, чем простая гражданка Австралии и ее дети. Третьи уверяли, что, выйдя замуж за иностранца и мусульманина, я чуть ли не изменила своей стране и теперь не должна рассчитывать на ее помощь и поддержку. И все они считали мое дело лишь поводом поупражняться в профессиональном остроумии, нисколько не интересуясь при этом судьбой моих детей.

Двадцать девятого января 1986 года я была вызвана в Семейный суд Австралии, расположенный по адресу Бурк-стрит, дом 570, в качестве ответчицы по иску, поданному моим мужем Бахрином. Война началась.

Ноэль Акман, занятый другими делами, на этот раз не смог представлять меня в суде, и нам пришлось срочно вводить в дело нового адвоката – Джона Удоровича. Боюсь, что первое знакомство с клиенткой привело его в сильное замешательство. Мы договорились встретиться в кабинете Джона в восемь тридцать утра 29 января. Лилиан предупредила меня, что судебное заседание может растянуться на весь день, поэтому Аддин отправился в гости к моим друзьям Сью и Робу Макартурам, а Шахиру мне пришлось взять с собой. Я собиралась оставить девочку в специальной детской комнате, предусмотренной в здании Семейного суда, и таким образом иметь возможность несколько раз в день кормить ее грудью. Но детская комната открывалась только в девять, поэтому Шах вместе со мной отправилась знакомиться с новым адвокатом. Наверное, он еще никогда не видел в своем кабинете клиента, нагруженного, кроме портфеля, младенцем, люлькой и целой упаковкой подгузников.