— Я прошу вас всех разойтись! Не бунтуйте! Успокойтесь и идите по домам! — увещевала их Мария Васильевна.

— Пусть она уезжает!

— Одна! Маленький барин останется с нами!

— Не отдадим ей нашего графа!

— Хватит с нее мужа! Это она Лексея Николаевича сгубила, барина нашего! Ведьма проклятая!

— Успокойтесь! — голос Мари зазвенел. — Моя сестра завтра же уедет!

— Не уедет — мы дом подожжем!

— Расходитесь по домам! Я вам приказываю!

Крестьяне нехотя разошлись. Александра спустилась вниз, к сестре.

— Ты все слышала? — устало спросила та.

Александра молча кивнула.

— В таком случае, мне нечего к этому добавить. Решать тебе.

— Я должна подумать… — упавшим голосом сказала она.

— Иди в гостевую комнату. В твоей спальне завтра утром наведут порядок. И вставят разбитые стекла.

Когда сестра ушла, Мария Васильевна спросила у месье Рожера:

— Ну как? Сильно она напугалась?

— Напугалась, но, кажется, не сильно. Надо будет на нее надавить.

— Вот деньги… — Мари протянула ему кошелек. — Надо раздать их зачинщикам бунта.

— А вы не боитесь? — насмешливо спросил Арман Рожер. — По самому краю ведь ходите, мадемуазель. А ну как они обратят свои вилы и топоры против вас?

— Это у нас семейное: ничего не бояться! — гордо вскинула голову Мари.

— Знаете, а вы лучше своей сестры. Она чаще пользуется своими женскими чарами, чем своим умом. В то время как вы полагаетесь только на него. Вы верно придумали: поднять против графини крестьян.

— Теперь ваш черед, месье Рожер. Вы должны ее увезти.

Тот молча поклонился и вышел.

…Утро выдалось хмурым. Солнце скрылось за тучами, снег словно набухал, становясь похожим на созревший сыр, в покрывающей сугробы жесткой корке появились дыры. Все предвещало оттепель и метель. Мокрый снег с дождем и пронзительный ветер. Сестры и месье Рожер завтракали. У всех троих были хмурые лица.

«Сегодня или никогда», — подумал Арман Рожер и переглянулся с Марией Васильевной. Та еле заметно кивнула.

— Мадам, вы намерены отправиться в путь? — настойчиво спросил француз у графини.

— Что вы со мной делаете! — в отчаянии сказала она. — Я не хочу уезжать от сына!

— Конечно, ты можешь остаться, — сухо сказала Мария Васильевна. — Это лишь говорит о том, что ты плохая мать. Я и без того была в этом уверена, но твое поведение…

— В чем я виновата?! — вскинулась Александра.

— Ты представляешь для Мишеньки угрозу. Крестьяне ведь грозились ночью поджечь дом, если ты не уедешь. Неужели тебе не жаль сына? Ведь это его напугает! Мало того: он, как и все мы, может погибнуть!

— Жаль! Поэтому я увезу его отсюда!

— Ты еще не поняла, что вас с ним не отпустят? Кто даст тебе лошадей? Кто их запряжет в кибитку? Кто сядет на козлы? Кто будет вас сопровождать? Да зайди ты только на конюшню, об этом тут же узнает вся округа!

— Мари, Мари… Ведь ты все можешь… Они тебя послушают, если ты им скажешь одно только слово… — Александра умоляюще посмотрела на сестру.

— И я его скажу: уезжай. Слышишь? Сегодня же уезжай. Одна.

Она не выдержала и заплакала.

— Адель! — крикнул Арман Рожер. В столовой тут же появилась маленькая француженка. — Мадам нездоровится.

— Идемте, мадам, — позвала Адель. — Я дам вам успокоительный отвар.

Александра, шатаясь, поднялась из-за стола.

— У тебя все готово? — тихо спросил у горничной месье Рожер.

— Да, месье.

— А у вас? — посмотрел Арман Рожер на Марию Васильевну.

— Давно готово, — кивнула та.

— Адель, приготовь свой настой. И все остальное, — с намеком сказал Арман Рожер.

Когда Адель увела графиню, Мария Васильевна, волнуясь, сказала:

— Месье Рожер, если вам удастся это сделать, я у вас в долгу.

— Вся ваша семья и так у меня в долгу, — усмехнулся тот.

— Я вас не понимаю, — удивленно посмотрела на него госпожа Иванцова.

— Возможно, что сейчас я делаю благо для единственного сына того человека, который убил моего отца… — тихо сказал Арман Рожер.

— Боже! — ахнула Мария Васильевна и испуганно прикрыла ладонью рот. — Так вы…

— Селеста дю Буа — моя мать, сударыня.

— Но ведь вы не посмеете…

— Причинить зло маленькому графу? О нет! Я благородный человек, мадемуазель, я не воюю с детьми.

— Слава богу! — вырвалось у Марии Васильевны.

— А за свою сестру вы не боитесь? Ведь она была законной женой того человека, из-за которого моя мать и вся моя семья так страдали. Мы долгое время жили в нищете. У нас все отобрали. Я прекрасно помню свое детство, отравленное жестокой бедностью. А мои несчастные сестры? О, как они страдали! Если бы алмаз, согласно воле умирающего, передали моей матери, ничего бы этого не случилось. Мы бы его продали и жили бы безбедно. Вместо этого ваша сестра украшала ворованной вещью свое парадное платье! Зная историю этого камня! Допустим, она не смела перечить мужу, но и после его смерти, будучи во Франции, она не попыталась вернуть алмаз законной его владелице! Зная ее имя и то, что ее семья, быть может, живет недалеко от Парижа. Да так оно и есть… Селесту дю Буа нетрудно найти, сейчас она носит то же имя, что и до своего замужества. Указом короля ей его вернули. Графиня ничего этого не сделала, выходит, она тоже бесчестная женщина.

— Неужели вы собираетесь ей мстить?

— А вы как думали?

— В таком случае, делайте с ней все, что вам угодно! — Мария Васильевна поднялась из-за стола.

Арман Рожер удивленно поднял брови.

— Мадемуазель, но тем самым вы, быть может, обрекаете ее на смерть! — сказал он.

— Тем лучше. Делайте с ней все, что хотите, — повторила Мария Васильевна и вышла из комнаты.

После настоя из трав, который дала ей Адель, Александра почувствовала слабость. Она почти всю ночь не спала, сегодня с утра плакала, и слезы эти невозможно было остановить. Сейчас она немного успокоилась, но почувствовала вялость. Ее клонило в сон.

— Надо одеваться, мадам, — мягко сказала Адель.

— Одеваться? Зачем?

— Так распорядился месье Рожер.

— А с каких это пор он мною распоряжается? — вяло запротестовала она.

— Так надо, мадам.

Горничная настойчиво стала натягивать на Александру дорожное платье.

— Кажется, метель поднимается, — все так же сонно сказала она, глядя в окно.