В первом случае мы сталкиваемся в большинстве случаев с пассивно-примиренческой по отношению к «посюстороннему» злу позицией невмешательства. Эта позиция, как мы показали выше, и есть алкаемая силами отчуждения (бюрократией, олигархами, криминалом и их идеологическими институтами) модель жизнедеятельности человека, который из гражданина превращается в послушного и привычно-подчиненного любым манипулятивным силам обывателя. Именно это приниженно-послушное бытие человека как нравственное и есть то, что отличает большую часть религиозных людей, и то, что делает их бессловесной опорой отчужденных, властвующих над человеком сил. Другое дело, что человек со светским мировоззрением далеко не всегда отличается активной социальной позицией, точно так же как есть некоторый круг верующих людей, занимающих позицию активной социальной деятельности на благо человека, общества, природы и т. п. Но в целом религиозность лежит в поле нравственного смирения, прощения, пассивности.

Во втором случае мы попадаем уже в совсем иное поле, ибо в реальных условиях, особенно нынешней России, «отпущение грехов» может быть связано с материальной поддержкой религиозных институтов. С этой точки зрения нравственное очищение человека в немалой степени зависит от величины инвестиций в деятельность церковных институтов (пожертвований и т. п.).

Далее. В большинстве случаев нравственная позиция верующего человека определяется установками церкви или, по меньшей мере, совпадает с ними. Церковь же (опять же не всякая и не всегда, но в большинстве случаев; хотя есть и институты «теологии освобождения») выступает с позиций признания существующего социального порядка и господствующих в данном обществе властей как в общем и целом нравственных. Более того, большинство служителей церкви сами живут и действуют в соответствии с нравственными нормами того или иного общества. В России всего пару столетий назад монастыри считали нравственным иметь крепостных. Чуть более полстолетия назад церковь поддерживала политику «великого Сталина». Сейчас она активно участвует в бизнесе. И это приспособление практической нравственной позиции церкви к господствующей системе абсолютно логично в рамках религиозной модели морали. Для нее собственно нравственным является только бытие вне этого мира, по ту его сторону. Этот же мир был, есть и будет несовершенен и греховен, так что здесь иначе нельзя.

Эта позиция очень подходит и обывателю, которому тягостно быть иным, чем все. И духовные лидеры ему нужны не слишком от него отличающиеся по нравственному уровню. И жизнь потише. А нравственное совершенство — оно здесь недостижимо, оставим его для небес. Здесь же погрешим (в свое удовольствие), а потом — покаяние.

* * *

В-третьих, следует задать самим себе вопрос: а не является ли в нынешнем обществе единственно возможным и даже наилучшим именно такой, как описано выше, религиозно-пассивный, подход к нравственности ! Парадокс состоит в том, что автор должен дать отчасти положительный ответ на этот вопрос. Если признать (в духе высмеянного Вольтером Кандида) тот или иной сущий социальный порядок наилучшим из всех реально возможных, то отнесение нравственного совершенства на небеса и оправдание приспособительно-пассивной модели морали является вполне закономерным. Как неслучайным является и широкое распространение религии.

Но вот в чем «закавыка»: и общество, и человек изменяются. И с точки зрения людей со светским, социально ответственным мировоззрением в немалой степени от нас, от нашего неравнодушия зависит, в каком направлении и как именно будет происходить это изменение. Какие цели и средства будут выбраны и реализованы.

Самое смешное, что реальные хозяева этого мира отнюдь не на небеса и не на универсальные нормы морали уповают в своей практической деятельности. Их позиция — это позиция активного навязывания обществу своего видения мироустройства. Навязывания, использующего все доступные им средства: экономические, политические, идеолого-нравственные. Они сознательно и активно формируют стандарт заниженно-пассивных нравственных норм. Не убил, не ограбил — вот и нравственный человек. А если еще и на церковь пожертвовал — то уже высоконравственный человек. Стремись купить новый холодильник, иметь стабильную семью, уважай власть — вот реальные нравственные императивы, навязываемые обществу и властями, и церковью. И делают это они совершенно сознательно.

Однако есть и другая общественная позиция. Есть и другие критерии нравственности. Они исходят из возможности и необходимости активного участия человека (каждого — в меру своих сил) в социальном, личностном развитии, в поддержке деятельностной позиции человека как со-творца своей общественной и личной жизни. Эта позиция характерна для миллионов (хотя и далеко не для всех) уже сегодня. Так себя ведет учитель и воспитатель детского садика, который заботится не только о своей зарплате, но и о том, чтобы его дети выросли достойными людьми. Так действует активист экологического движения и лидер независимого профсоюза. Пенсионер, который озаботился созданием домового комитета, и девушка, мечтающая о том, чтобы на земле не было нищеты, гораздо чаще, чем о новой кофточке.

Некоторые из этих людей считают, что они веруют в бога. И что именно бог заповедал им делать людям добро. Но своей жизнью и деятельностью они доказывают, что нравственное начало живет прежде всего в них самих, в их деятельности, в деятельности их товарищей. Для них важна прежде всего их оценка и сомооценка. И как таковые они на практике выходят за рамки религиозной морали и уходят по ту сторону морали церковной.

* * *

Так мы подходим в очередной раз к проблеме клерикализации. На сей раз морали.

Не знаю, насколько здесь уместно употребление слова «клерикализация», но вот понятие «оцерковления» нравственности я буду использовать сознательно. В отличие от морали религиозного человека, в данном случае речь идет о совершенно особом случае — о монополии церкви как социального института на нравственную оценку жизни и действий индивида, общественных групп и сообществ, социальных сил и идейных течений, произведений культуры и мировоззрений.

Эта монополия вообще не оставляет места активной позиции человека. Она отчуждает от него право и снимает с него обязанность выработки своей ответственной нравственной позиции, самостоятельной нравственной оценки событий, лиц, идейных и культурных феноменов, социальных и политических сил. И главное — оценки самого себя. Все это за него сделают институты церкви.

В той мере, в какой в обществе складывается такая монополия, общество становится конформистским, чреватым застоем и/или диктатурой и, в конечном счете, нравственной, культурной, социальной деградацией. В той мере, в какой церковь как социальный институт способствует формированию такой монополии, — в этой мере она ведет а-социальную политику.

Подчеркну. Я не утверждаю, что какая-либо из действующих церквей такую политику ведет. Так это или нет — может оценить каждый гражданин самостоятельно. У меня такая оценка есть. Я ее не скрываю. Но навязывать кому-либо не хочу. Я лишь утверждаю, что такая политика опасна.