Через шестнадцать минут срочный рапорт унтер-центуриона Вибия ушел наверх по инстанциям, а именно – к начальнику отдела обер-манипулярию Мафенасу. Двадцать одну минуту спустя рапорт был переслан в штаб-канцелярию. Сообщение высветилось в сфере компьютера штандарт-вексиллярия Ларция, ответственного секретаря канцелярии.

– Твою мать! – ахнул штандарт-вексиллярий Ларций.

Еще двадцать семь минут, и рапорт поступил в коммуникатор спецсвязи манипулярия Марка Кая Тумидуса. В данный момент манипулярий Тумидус временно замещал ушедшего в отпуск легата Мамерка, личного секретаря главы службы имперской безопасности Помпилии.

III

– Скажи: «Я тебя люблю!»

– Не скажу.

– Скажи: «Ты сводишь меня с ума!»

– Не скажу.

– Скажи: «Я – чурбан! Я – тупое бесчувственное бревно!»

– Не скажу.

– Почему?

– Не хочу хвастаться. Дитя мое, тебе не кажется, что бревно – не слишком оскорбительный оборот для мужчины? В определенном смысле, даже комплимент.

– Скажи: «Я – твой ястреб!»

– Ни за что.

– Вот и про дитя не говори! Слышишь?

– Перестань на мне прыгать. Ты сломаешь мне ребра…

– Твоими ребрами цитадель укреплять…

Дождь обходит бунгало дозором. Дождь приплясывает, семенит паучьими лапками. Еще не сезон, и это не дождь в местном понимании – так, фон, шелест, шепот. Все вымокло: трава, листья, перила. Влага пропитывает стены насквозь. Влажные руки, ноги, лица. Ступни, ладони, бедра, плечи. Грудь, ямочка между ключицами. Живот, темная впадина пупка. Влажные, влажные; язык заплетается, звуки теряются, меняются местами: важные, отважные, тревожные.

Впрочем, дождь здесь ни при чем.

– Скажи: «Я – глупый мальчишка!»

– Я – старый боевой конь.

– А кто стесняется раздеваться при свете? Кто укрывается простыней, когда я зажигаю свет? Да-да, простыней! До самого колючего подбородка! Кто вчера обозвал скромную девушку развратной кошкой?!

– Кто этот негодяй? Кто сей гнусный оскорбитель?!

– Вот-вот! Кто же он?

– Кем бы он ни был, я вызову его на дуэль. Я проткну его рапирой от… Короче, от и до. Ты знаешь, как я его проткну? Это будет… о, это будет вообще…

– Опять стесняешься! Мамочки, он покраснел! Солдатик, в армии ты тоже был кружевным тютей? Или сквернословил, как сто чертей? Ну, выругайся! Ну, пожалуйста!

– Сейчас кому-то зададут трепку.

– Ну задай!

– Отдохну и задам. Ты меня заездила. Я – дряхлый старикашка. Ветеран-инвалид. Из меня песок сыплется. Дуэль? Мне и рапиры-то не поднять…

– Я! Я подниму!

– Карни, убери клинок в ножны. И поставь рапиру на место.

– Я буду сражаться за тебя! О, мой дряхлый ветеран…

– Прекрати. Здесь тесно, ты отрежешь мне…

– Ой!

– Поранилась?

– Да. Видишь?

– Это смертельно. Говорю, как знаток.

– Я умру. Я уже умираю.

– Иди сюда, я поцелую рану, и ты воскреснешь для новых битв.

– Лишь бы ты воскрес, мой ястреб. А то лежишь, как дубовый комплимент… Я зажгу свет, ладно? У меня есть спрей-антисептик. Он и кровь останавливает…

– А поцеловать?

– Потом. Тебе нравится вкус спрея?

– Очень.

– Опять? Ты опять?!

– Что?

– Укрываешься? Будто я тебя не видела!

– Мне зябко.

– От света?

– От сквозняков.

– Скажи честно: ты смущаешься, когда ты нагишом!

– Не скажу.

– Почему? Ну признайся, мне будет приятно…

От соседнего бунгало звучит музыка. Супруги Тай Гхе грустят, слушая дождь. В руках мамаши тихо вскрикивает крачаппи, похожая на гитару-переростка. Длинный гриф, корпус из тикового дерева, шелк струн. Опираясь на ритм, заданный супругой, папаша дует в губную гармошку каэн. Бамбук трубок, медь язычков. На каэне играют в основном ныряльщики. Всем остальным банально не хватает дыхания. Один глупый ястреб уже успел выяснить: минута такого музицирования, и ты хватаешь воздух ртом, а из глаз у тебя текут слезы. Ястреб рискнул вспомнить молодость, взявшись за крачаппи, но над ястребом хохотало все семейство Тай Гхе, включая геккона Убийцу. Еще бы! – мужчина бренчит на инструменте, предназначенном для женщин…

Искусство Хиззаца не для беженцев.

– Дон Леон говорил: «Истинную наготу знают двое: Бог и шпага». Маэстро знал толк в жизни. У него было три жены и рота любовниц.

– Одновременно?

– Жены – по очереди. Любовницы – как получится. Иногда я завидую дону Леону…

– Ты хочешь роту любовниц?

– Нет, дитя мое. Жизнь маэстро – тысяча поводов для зависти. Я урвал малую толику…

– Он похож на твоего дона Леона?

– Кто?

– Гематр. Тренер, о котором ты мне рассказывал.

– Мар Дахан? Нет, не похож. Не знаю. Может быть.

– У тебя что-то с логикой. Не похож, не знаю, может быть. В этом ряду следующим напрашивается: да, копия. Кто учил тебя логике?

– Мар Яффе.

– Тебе везет на гематров. Они тебя учат, спасают, дают работу…

– Мар Дахан еще не дал мне работу. Он всего лишь предложил мне зайти в университетский зал. Назначил день и время встречи. Но Эзра Дахан ничего не обещал Диего Пералю. Завтра я встречусь с ним…

– Сегодня. Взгляни в окно: светает.

– Хорошо, сегодня.

– Он даст тебе работу. Хорошую работу.

– Не сглазь.

– У меня чутье, я не ошибаюсь. Дурной глаз? Это не про меня. Ты вернешься из зала – рот до ушей…

– Удар кинжалом? Такое бывает, если поперек лица.

– Дурак ты. Дурачок. Вернешься счастливый-счастливый, голодный-голодный, а тут я с миской горячего супа…

– Я сломал тебе жизнь, дитя мое. Миска супа? Господи, где была моя совесть?!

– Дурак! Дурак!

– Прекрати, ты меня изувечишь.

– И отлично! И правильно! Дурак!

– Ну ладно, дурак. Круглый дурак. Круглей яблока.

– Скажи: «А ты дура!»

– Не скажу.

– Скажи: «Дурочка…»

– Лежи смирно. Не делай так, так и еще так.

– А так?

– И вот так тоже не делай. Иначе я приползу к мар Дахану на карачках…