По коридору сновали разодетые служанки, лакеи в смешных шапочках и с подносами в руках, важные гвардейцы в ливреях. Все смеялись и шутили, приплясывали на ходу и лакомились вкусными десертами. Никто не задумывался над чувствами девушки, которую против ее же воли отдают замуж за дикаря-шотландца.

Всю дорогу я продумывала слова, которые должна сказать графу.

Когда огромные, стеклянные двери распахнулись, я ахнула от удивления. Десятки молодых девушек в элегантных платьях, собравшись группками, мило беседовали, дамы постарше восседали на мягких диванах, обмахиваясь веерами и разговаривая с графиней, у ног которой располагались девушки из маловидных семей. Мужчины, с кубками вина, что-то обсуждали с высоким, привлекательным мужчиной в роскошных, бархатных одеждах. Когда я вошла в зал, музыка вмиг умолкла. Графиня, отложив вышивание, подошла ко мне, взяв мои руки в свои.

– Девочка моя, добрый вечер! – я склонилась в реверансе, улыбаясь от всего сердца:

– Вам желаю того же, миледи. Вы осчастливили меня своей добротой и гостеприимством. Пусть Господь вознаградит вас и вашу семью за ту теплоту, что вы дарите людям, – Джельф похлопала меня по руке, проводя в центр зала: – Аминь. На самом деле, это вы осчастливили нас своим внезапным, но прекрасным приездом, – я внезапно и неожиданно для самой себя уловила злобные и завистные взгляды присутствующих дам. Я нередко слышала, что графиня бывает очень строга по отношению к своему окружению и очень редко кому-то говорит дружелюбные речи. Словом, ее светлость была замкнута и настороженна, поскольку подпускала близко к себе лишь тех людей, в которых была целиком и полностью уверена. Чопорной и слишком богобоязненной графиню было трудно назвать. Она любила балы и торжества, обожала верховую езду, охоту, танцы и прочие увеселения. Разумеется, этикет требовал совсем другого. Взрослой женщине не шли озорные танцы, громкие разговоры и, тем более, охота. Жена должна удовлетворять любые прихоти супруга и рожать наследников, хозяйка замка – вести хозяйство, а мать обязана заниматься воспитанием и образованием детей. Поэтому женщина сменила лошадь на ниши окон, а танцы – на вышивание и дела поместья.

Я отвлеклась от своих мыслей, когда услышала мужской, приятный голос: – Добро пожаловать, миледи, – подняв глаза, я увидела рослого, сильного мужчину средних лет, того самого, который несколько минут назад что-то горячо объяснял другим аристократам. Сударь обладал выразительной внешностью: ярко-зеленые глаза, озорно сверкавшие под сводом слишком длинных, для мужчины, ресниц, ровный, с маленькой горбинкой, нос правильной формы, сжатые, но расплывшиеся в улыбке губы, рыжая, золотистая шевелюра, напоминавшая гриву бравого коня. На вид ему было лет тридцать-тридцать пять, ибо ни одна морщинка не затронула его загоревшую кожу. Блеска еще придавал шикарный костюм, который себе могут позволить лишь члены высшего света. Темно-синий камзол из роскошного бархата дополняла горностаевая мантия, величественно накинутая на могучие плечи и сколотая изумрудной брошью с рубином в середине, лиловый барет причудливо переливался сиреневым оттенком на свете лампад, а на руках, затянутых в кожаные перчатки, сияли огромные, размером с голубиное яйцо, перстни. Я не знала, кто этот сэр и не могла даже додуматься, что передо мной стоит именно Джон де Вер, граф Оксфорд. Узнала я это после слов, принадлежавших какой-то кокетке, одетой в чересчур вульгарный наряд. Девушка подошла к его светлости, наигранно моргая своими карими глазами:

– Позвольте откланяться, Джон. Я буду готовиться к скорой встрече с вами. Надеюсь, ночью вы придете? – я едва не поперхнулась собственной слюной. Слова онемели на губах. Первым моим шоком было то, что этот красивый молодой человек – пятидесятитрехлетний граф. Но это удивление быстро прошло, ибо все говорили, что милорд очень привлекателен в свои немолодые годы. Но фамильярность этой шлюхи, по-другому я не могла ее назвать, поразила меня. Где такое видано, что бы в присутствии посторонних людей женщина обращалась к графу по имени?! И как вообще возможно прилюдно говорить о любовной ночи, когда рядом стоит законная супруга-графиня?! Все дамы, кроме королевских фавориток, всегда скрывали свою незаконную связь с мужчиной, ибо любовницы – это наивысший позор, постигший представительницу слабого пола.

Девушка обнажила белоснежные зубы, засмеявшись громким и неприличным смехом. Из толпы присутствующих разнеслось несколько удивленных возгласов, но сама графиня стояла, высоко вскинув голову и не переставая улыбаться… Лишь в ее глазах читалась ужасная, нестерпимая боль. Будто ледяные стрелы отчаяния пронзили ее очи, проникая в саму душу. Джельф не показала своих истинных чувств и тогда, когда бесстыдница прильнула губами к устам графа. Поцелуй был таким омерзительным и стыдливым, что я не удержалась и закрыла глаза. Мне не хотелось видеть внутренних страданий графини, не хотелось даже думать о том, что сейчас чувствует эта бедная женщина.

Открыла очи я лишь тогда, когда ее светлость взяла меня за руку, до боли сжав. Я почувствовала, как Джельф сотрясает дрожь, а ладонь мертвецки-ледяная.

Возможно, посочувствовав супруге, Джон все-таки решил прекратить этот глупый спектакль:

– Мадам, возвращайтесь в свои покои, – девушка не сдвинулась с места, вскинув голову и перейдя на требовательный тон:

– О, Джон, вы не ответили на мой вопрос. Вы сегодня придете? – и тут терпение графини лопнуло. Сделав несколько быстрых шагов навстречу сопернице, она проговорила недрогнувшим голосом:

– Вы не слышали слов его светлости?! Что за неслыханная дерзость?! Не забывайте, что здесь не публичный дом, а замок Оксфорд! Если милорд приказал вам уйти, вы должны поклониться и быстро, молча покинуть зал! Кто вы такая, чтобы задавать лишние вопросы графу?!

– А вас, дорогая графиня, никто не спрашивает! Ваше дело – молча вышивать у окна и собирать приданное для своей дочери! Хотя, мне трудно вериться, что безмозглую Клодию кто-то возьмет! Она такая пресная и серая. Вы научили ее любовным утехам? Если нет, то постель, в которую ляжет ваша драгоценная дочурка, окажется холодной и пустой! – я зажала рот рукой, опасаясь, что Джельф сейчас не сдержится и даст пощечину этой дряни.

– Вон с моих глаз! – подняв юбки, девка пошла к двери, даже не поклонившись графской чете, и адресовав графине ненавистный, полный злобы и ненависти, взгляд. Еще несколько минут все молчали, перепугано переглядываясь. Чтобы рассеять неловкую обстановку, граф все-таки взял узды правления в свои руки:

– Леди Вивиана, я прошу прощения за не очень приятную сцену, резвившуюся перед вашими юными глазами. Благородной девушке не стоило такого видеть и слышать. Я приношу за это свои искренние извинения, – обернувшись к балкону, граф крикнул: – Ну, что замолчали? Продолжайте играть! – вновь раздались звуки оркестра, и приятная музыка поверхностно скрыла настроение всех присутствующих.

Послышались шаги, и к его светлости подбежал запыхавшийся мажордом:

– Ваша светлость, приехал Юдард Мак’Манус. Он ожидает вас и вашу семью в правом крыле залы. Что прикажите ему передать?

Джон минуту колебался, теребя ленты камзола, но все же принял соответствующее решение. Все прекрасно понимали, что после этой сцены настроение у всех непраздничное, но торжество нужно было продолжать: – Мы сейчас придем. Леди Клодия спуститься немного позже. Она еще не совсем готова.