Они надеются. Он — нет. Александр давно готовил себя к худшему. Не неделями — годами. Последние несколько лет он ждал именно апокалипсиса, неважно, в какой форме. Парень верил, что в один прекрасный день все рухнет и он останется один. И то, что другим показалось бы паранойей, он считал здравой логикой.

Остальные не могли оставить прежнюю жизнь позади, а ему это далось сравнительно легко. У него не осталось никаких иллюзий по поводу будущего — ближайшего и далекого. Отчасти помогли прочитанные книги, живописавшие глобальную катастрофу. Этот опыт послужил ему каким-никаким источником знаний о жизни «после». Данилов примерно знал, как поведут себя люди, что станет с их средой обитания, с городами и дорогами, моралью и поведением. Он догадывался, что потеряет цену человеческая жизнь, а еда и патроны, наоборот, станут на вес золота.

Конечно, это была ученость из серии «молодец среди овец». По сравнению с настоящим профи выживания Саше оставалось только курить в сторонке. Даже те, кому довелось побывать в местах не столь отдаленных, с их невиданным на воле знанием человеческой природы, дали бы ему сто очков вперед. Но рядом с таким же более-менее интеллигентным учителем, менеджером по продажам и тому подобными людьми Данилов «рулил». Ведь он, в конце концов, — какое емкое выражение! — пережил не один апокалипсис, а пятьдесят.

Естественно, не все происходило по книжкам. Но процент сбывшихся пророчеств пока оставался стабильно высоким. Одно из двух — или авторы в массовом порядке были Нострадамусами, или предсказать такое развитие событий мог любой идиот, потому что оно лежало на поверхности и не требовало даже зачатков фантазии.

«Книжному» знанию с некоторыми оговорками можно было верить. Если выбирать между шатанием вслепую без какой-либо стратегии и хоть и слабеньким, но планом, то Саша предпочитал второе. Ведь в книжках выживали именно те, у кого был план. Взять хотя бы Робинзона.

Первой частью плана должна была стать немедленная эвакуация из поселка. Минусы общежития вот-вот перевесят плюсы. В конце концов… — тьфу, опять! — оно становилось просто опасным.

Это случилось на шестые сутки пребывания в лагере, когда он, проснувшись чуть позже обычного, привычно пришел к пункту распределения. На этот раз что-то подсказало ему не оставлять рюкзак в школе, а захватить с собой, хоть он и мешался бы на переполненной народом площади.

Саша почти бежал, подгоняемой одной-единственной мыслью: «А вдруг там ничего не осталось?» Она занимала его настолько, что, выбежав на площадь и пристроившись в хвост огромной очереди, парень не сразу заметил одного странного обстоятельства — необычной тишины, повисшей над площадью.

Толпа молчала, и это молчание было зловещим. Пока он стоял и осмысливал этот факт, что-то снова изменилось. По человеческому морю прошло движение, похожее на рефлекторное сокращение мышц. Задние ряды начали давить, и давили все настойчивее. Соседи безжалостно оттаптывали Саше ноги, но он поймал себя на том, что и сам ощущает нечто вроде зова — будь как все, ломай, круши и топчи вместе с нами!

Все взгляды были устремлены в одну сторону, и Данилов, сначала не понявший, что к чему, мог легко проследить их направление. Там, на крыльце магазина, перед железными решетками, которыми были защищены стеклянные двери, стоял человек в камуфляже с мегафоном на шее. Именно его голос прервал затянувшееся молчание. В нем, усиленном динамиком, звенел металл, и Данилов узнал офицера, с которым имел короткий разговор вчера.

— Я всех вас понимаю, но не надо нагнетать обстановку. Как я сказал, имели место несколько краж, сейчас ведется учет и составляются рационы. Предлагаю всем разойтись по… домам. — Пауза придала его голосу неуверенности. — В ближайшее время будет подвоз продовольствия, так что никакой…

Ему не дали договорить. У толпы прорезался голос. Сначала тихий, он с каждой секундой креп и становился все злее и нахрапистее, в нем прорезалась невиданная еще вчера злость. Толпу мало интересовали доводы разума, она хотела крови, неважно чьей. Она, похоже, даже не поняла, кто виноват, уловив одно: «Еды не будет». Площадь загудела, заворчала, как шатун, разбуженный посреди зимы, и немного подалась вперед.

— Сохраняйте спокойствие! — Неужели металлические нотки сменились испуганными? — Машины будут максимум через два часа!..

Блефует. Саша не был готов ручаться за это, но толпе, похоже, было виднее. Словам оратора здесь не верили ни на грош. Человек с мегафоном говорил что-то еще, но парень не слышал его слов из-за криков и громкого свиста. Тут он заметил, что все вокруг него чуть качнулись вперед в едином порыве, словно готовясь к броску.

— Спокойно, я сказал!.. Назад, блин!

Александр так и не заметил, кто сделал первый шаг. Как по команде, вперед одновременно ринулись десятки и десятки людей. В эту секунду он успел понять одно — у толпы нет лидера. Ею управляет не воля одного человека, а общий на всех инстинкт, как у косяка рыб.

— Назад! Стреляем на поражение!

От этих слов любой нормальный человек застынет. Но люди, сгрудившиеся перед супермаркетом, были очень далеки от «нормы». Или норма была далека от них.

Данилов не горел желанием идти вперед, но когда тебя сзади подпирают десять тысяч тел, это здорово стимулирует. Нет, Саше не передался их заряд ненависти. Он с радостью остался бы на месте. Просто люди, шедшие позади, надавили на него с такой силой, что затрещали ребра. Парню не оставалось ничего, кроме как включиться в общее движение.

Первый выстрел прозвучал как удар хлыста, но тут же потонул в реве нескольких тысяч глоток. Затем прогремело еще несколько, но Данилов даже не понял, исполнена ли угроза или солдаты стреляли поверх голов. Толпа не остановилась. Саша нутром почувствовал, что стал свидетелем переломного момента. До сих пор собравшиеся вели себя как обычное скопление людей. Но обычная толпа замерла бы, а то и разбежалась бы в панике при звуках автоматной пальбы. А эта даже не дрогнула.

Предостерегающие крики и мат солдат потонули в злом многоголосье, и первые ряды обрушились на баррикаду как приливная волна. Люди, не сговариваясь, подняли несколько тяжелых железных скамеек и, раскачав, начали бить ими по железным заграждениям, как таранами. Удар, еще удар. Шум и гвалт стали непереносимыми. От грохота у Данилова кружилась голова. Он гадал, сколько продержатся укрепления, когда же голодная орда ворвется в опустевшие закрома родины. Сам он мог сдаться раньше — ноги подкашивались. Несмотря на осеннюю прохладу, в толпе было по-настоящему жарко и душно.

Но этому не суждено было произойти. Внезапно позади него, в последних рядах этого безумного «митинга», началось странное брожение. Там что-то случилось. Что-то напугало людей не на шутку. Данилов с трудом нашел себе место для маневра и повернул голову, чтобы всмотреться в темную улицу, откуда повеяло новой опасностью. Парень превратился в слух и в одну из пауз между выкриками стада смог вычленить из общего гама до боли знакомый звук. Рычание моторов.

Александр увидел это одним из первых. Во-первых, он был на голову выше толпы, во-вторых, не забыл надеть очки, а в-третьих, прожектора еще были целы в тот момент, когда из-за поворота, протаранив хлипкий забор возле здания почты, вылетело нечто огромное, пышущее жаром и отфыркивающееся, как сказочный дракон.