– Конечно, дорогая, развлекайся!

Я так и сделала. Развлечения продолжались до тех пор, пока я не почувствовала себя… как бы это правильно назвать… выжатой.

Через несколько часов мы с Иветтой вышли на улицу, держась за руки и став на тысячу евро беднее. Я ощутила прилив нежности к подруге и благодарность за то, что она дала мне именно то, в чем я так нуждалась. В сумке лежала визитка Жюльена и смятый шелковый цветок.

– Можем дойти до бульвара, взять такси.

– Да нет, еще не поздно, метро пока работает…

Мы были совершенно трезвы и преувеличенно вежливы друг с другом, как будто то, что с нами произошло там, было далеким сном, и мне вдруг захотелось что-нибудь сделать для Иветты.

– Я за тебя заплачу. Извини, мельче нет, – сказала я, засовывая ей в руку смятую бумажку в пятьсот евро, – сдачу отдашь в следующий раз.

Колокола церкви Сакре-Кёр пробили три, когда мы проходили мимо кондитерской, чьи витрины светились желтым светом, распространяя густой сладковатый аромат масла и муки, – там как раз ставили в печь круассаны.

– Сними туфли, – неожиданно произнесла я.

– Что?!

Быстро заглянув в дверь, я схватила несколько еще горячих булочек с шоколадом и бросила их в сумку:

– Завтрак! А теперь бегом!

Босые, мы бежали по резко уходящему вниз бульвару Рошешуар. Первой рассмеялась Иветта, потом я, платья развевались на бегу, и в какой-то момент все стало таким, как в тот раз: я бегу, смеюсь, где-то позади нас мужской голос кричит что-то нам вслед, и мы бежим еще быстрее и смеемся еще громче. Наконец мы остановились на краю тротуара, обнялись и перевели дух, потирая глаза. По водостоку стекала фиолетовая жидкость. Мы присели на поребрик, опустили стертые ноги в божественно грязную воду и стали с жадностью поедать булочки с шоколадом, чавкая и глотая, слизывая с рук масло.

22

Первый раз я заметила незнакомца спустя несколько месяцев, в кафе на углу площади Пантеона. Увидев его, я сразу почувствовала что-то странное, причем на то не было никаких оснований – обычный посетитель в обычном очаровательном парижском кафе. Этим жарким летом в Париже я взяла за обыкновение начинать день именно здесь. С утра я бегала по Люксембургскому саду, потом шла домой, принимала душ, а затем отправлялась в это кафе. Оно располагалось буквально в двух шагах от улицы л’Аббе де л’Эпе, и оттуда открывался потрясающий вид на внушительный памятник справа и сады слева. Здесь всегда было полно студентов, склонившихся над пачкой «Мальборо лайтс» на террасе для курящих, но это были не хипстеры, а богемная молодежь из шестого и седьмого округов. Об их состоятельности можно было судить по цвету лица, идеальным воротничкам, блестящим волосам девушек, убранным наверх винтажными шарфами «Эрме». Каждый раз я с удовольствием отмечала, что чувствую себя на своем месте в этой компании, хотя никогда с ними не разговаривала. Пару раз кто-нибудь из парней кивал мне, девушки говорили «Привет!», но не более того. Таких друзей я себе не могла позволить, даже если бы захотела.

Когда ты никто и звать тебя никак, важно понимать свои ограничения. Богатые детки могут играть в богему, но у богатства длинные руки. Оно похоже на паутину, которая для них служит сеткой безопасности, а для посторонних может обернуться западней. У богатых деток есть родители, образование и связи, они задают много лишних вопросов, потому что весь мир строится на умении понять, из какого класса тот или иной человек. Я так рисковать не могла и все же раз за разом приходила сюда, заказывала grand crème и orange pressé[28], и вскоре официант перестал меня спрашивать, а просто через пару минут ставил передо мной поднос со свойственной парижанам деловитостью, и я снова понимала, что нашла свое место в этом мире.

Обычно я брала с собой парочку аукционных каталогов и номер «Парископа», чтобы быть в курсе всех шоу и частных показов, а также «Монд», чтобы держать руку на пульсе и при необходимости поддержать разговор. Если мне, конечно, вдруг понадобилось бы с кем-нибудь поговорить. Разумеется, каждый день я на всякий случай просматривала свежие выпуски интернет-газет.

В толпе утренних завсегдатаев незнакомец особо не выделялся, потому заметила я его не сразу, должно быть через несколько дней. Но как только я обратила на него внимание, мое тело напряглось знакомым образом и я поняла, что уже некоторое время ощущаю его присутствие. Он не был похож на холеного адвоката или банкира, скорее на одного из тех французских бизнесменов, которые вечно надевают слишком мешковатые пиджаки и слишком яркие галстуки для представителей нации, считающей себя законодателем моды. Возможно, мелкий чиновник или менеджер среднего звена. На голубой рубашке, чуть выше нездорово выпяченного живота, типичного для людей, которые привыкли вести активный образ жизни, но подзапустили себя из-за слишком большого количества работы и отсутствия любви, красовалась монограмма. Сами рубашки были дешевые, с манжетами на пуговицах, а монограмму, судя по всему, вышили под заказ в прачечной. Я пригляделась к нему по– внимательнее: обручального кольца нет, дешевые ботинки, обычно номер «Фигаро». Всегда заказывает двойной эспрессо, но к полагающемуся к кофе стакану воды даже не прикасается. У него наверняка пахнет изо рта. Интересно, сколько времени он уже следит за мной?!

Сначала я решила, что просто ему понравилась, но виду не подала ни взглядом, ни вежливым кивком – он точно был не в моем вкусе. Потом подумала, что он на меня серьезно запал: он всегда сидел в кафе, когда я приходила, и не вставал из-за столика, дожидаясь, когда я выкурю бесподобную первую сигарету за день, соберу свои вещи и положу на блюдечко шесть евро пятьдесят центов. Вскоре я начала оглядываться по дороге к выходу перед тем, как свернуть направо к площади. Он всегда смотрел мне вслед, прикрываясь газетой. Вот тогда я испугалась не на шутку и даже сфотографировала его на телефон, притворившись, что кому-то звоню, но продолжала убеждать себя, что это ненужные предосторожности. Вглядевшись в фотографию, я в очередной раз убедилась, что его лицо мне совершенно незнакомо, – обычный неудачник средних лет тайно влюбился в девушку с длинными волосами и хорошим вкусом в выборе газет.

Я понимала, что он следит за мной. Однажды вечером я вышла в арабскую лавку рядом с домом за сигаретами и увидела его на автобусной остановке. Он все так же читал свою чертову газету. Я попыталась убедить себя в том, что это просто совпадение. Я все-таки в Париже, в городе, где соседи знают друг друга и легко узнают людей из своего квартала. Наверняка он просто живет где-нибудь поблизости, в студии площадью двадцать три квадратных метра, с огромной плазмой и фотографиями детей от распавшегося брака на полке из «ИКЕА», уговаривала я себя, но на самом деле уже тогда знала, что это не так. В многочисленные, но недолгие моменты, когда я признавалась себе в этом, мне казалось, что на меня набрасывается стая злобных монстров, хохочущих и нечленораздельно бормочущих на своем языке, и начинает раздирать зубами и когтями мою похолодевшую от ужаса плоть. Он смотрел на меня, и под его взглядом рушились и таяли в воздухе прочные стены построенной мной крепости.