– И что же, ты один уцелел?

– Возможно, ещё кто-то спасся и объявится.

– Как же тебе удалось?

– Ранен был в руку и в голову. Очнулся в лесу, дошёл до села Закаты. Там меня спрятал один знакомый человек, Николай Николаевич Торопцев. Под куполом храма у священника Ионина.

– А вот товарищ Невский не прятался под куполами храмов, – рассердился командующий. – Раненный, он добрался до нашего расположения и лечился в нашем полевом госпитале.

– Как? Он здесь?

– Можете с ним повидаться. Не знаю, где были вы, но он тоже участвовал в бою за взятие аэродрома. Объясните, как понимать?

– Возможно… Быть может, он совершил манёвр, о котором не поставил меня в известность?.. А что он обо мне говорит?

– К счастью для вас, он говорит, что вы отчаянно сражались и пали смертью храбрых. Вы свободны.

В покровский канун в Закаты приехал Фрайгаузен. Отстоял службу, исповедовался батюшке вместе со всеми, и отец Александр пригласил его отужинать.

– Вы, отец Александр, буквально обросли детьми, – говорил полковник, когда они все вместе шли из храма.

– Не без вашей помощи, – с укором сказала матушка.

– А какие из Саласпилса? – спросил полковник.

– Вот этот Виталик, бывший Витас, – показал батюшка, – и вот та Леночка. Говорунья, каких свет не видывал. Иной раз так и подмывает топнуть ногой: «Заткнись!» Да как вспомнишь, откуда я её выцарапал…

– А другие дети?

– Двух взял Николай Николаевич Торопцев, девочку Галю – учитель Комаринский, одного Чеховы забрали.

– Нет, я спрашиваю, как другие дети восприняли пополнение?

– Отменно восприняли. Так, словно нашлись ещё их братик и сестрёнка. Они у меня все хорошие. К Православию тянутся, прилежные детишки. И, слава Богу, не болеют. К целителю Пантелеймону часто ходят прикладываться. Он – помощник великий в деле здравоохранения. Каждому врачу надобно иметь его при себе. А сколько врачей это понимают? Единицы. А в Сырой низине вспышка дизентерии. Моё пленное воинство болеет. Люди умирают. А Вертер с самого Успения запретил нам всякое общение с заключёнными. И не разрешал ни разу с тех пор привозить им обеды. Сначала говорил, что в лесах действует банда террористов, и пока их не уничтожат, лагерь закрыт для общения. Теперь партизан уничтожили, теперь что? Почему нельзя? А вот просто: нельзя и всё! Прикажите ему, Иван Фёдорович.

– Я поговорю с Вертером, – нахмурился Фрайгаузен, отводя глаза в сторону. – Но и вы должны пойти нам навстречу. Зайдёмте в дом, там договорим.

– Извольте.

– После ужина с глазу на глаз.

– Ладно и так.

Ужинали все вместе. Матушка испекла в огромной сковороде картошню – её коронное блюдо. Сваренную картошку она толкла и взбивала, как сливки, добавляла туда молоко и яйца, укладывала на сковороде, как пирог, и запекала в русской печи. Получалось несказанно вкусно и красиво. Сверху картошня покрывалась красно-коричневой огненной корочкой, внутри была жёлтая, пышущая жаром. И так-то пальчики оближешь, а если ещё сверху полить луковым соусом, то просто объедение.

– Ну что, дас ист гут? – спрашивал батюшка, видя, как Фрайгаузену нравится угощение. – Шмект?

– Шмект, – мурлыкал русский немец.

Дети сосредоточенно уплетали матушкино произведение искусства. Даже Виталик и Леночка, которые поначалу с ужасом взирали на явившегося к ним в дом господина в немецкой военной форме, забыли про свои страхи и старались просто не глядеть в сторону Фрайгаузена. Леночка осмелела настолько, что спросила:

– Дедушка, а можно мне будет ещё малюсенький кусочечек? Вот такусенький, – она показала мизинец.

– Всем по такому ещё достанется, кто не насытится, – сказала матушка. – Только какой же он тебе дедушка? Я сколько раз повторяла тебе, зови его отец Александр.

– Ибо я мужчина ещё молодой, – смеялся батюшка. – Мне ещё только седьмой десяток лет. Хоть хожу я с бородой, хоть и весь совсем седой, человек я молодой. «Отец Александр» – не надо, зовите меня все неофициально батюшкой.

– А нет, ты мой дедушка, – возразила Леночка.

– Вот настырная! – с укором сказала Алевтина Андреевна.

– Ну пусть, если ей так нравится, – сказал батюшка. – Ино я и могу уже быть дедушкой.

Потом осмелел и латышок. Он вдруг посмотрел строго на немца и произнёс:

– А меня крестили.

– А он у нас латыш! – сказала Леночка.

– Ты сама латыш! – обиделся Виталик.

– Витас! Витас! Биттес-дриттес! – не унималась девчонка.

– Был Витас, а ныне – раб Божий Виталий. А кое-кого я могу и оставить без добавочной картошни, – пригрозил батюшка.

– А я, когда тут подвизался, меня тоже первым делом крестили, – сказал Коля.

– Ишь, как выражается – «подвизался», – умилился отец Александр. – Вижу, быть тебе, Коля, священником.

– И я священником! – сказал Саша.

– И я! – подхватил Миша.

– И я священником! – заявила Людочка.

– Девочки священниками не получаются, – возразил Витя. – Если хочешь, я вместо тебя священником буду. А ты матушкой.

– С тобой?

– Со мной нельзя, мы с тобой кровные.

После ужина Фрайгаузен и отец Александр отправились погулять, запретив кому-либо сопровождать их.

– Слушаю вас, Иван Фёдорович.

– Ни для кого уже не секрет, что наша летняя наступательная кампания провалилась, – скорбно заговорил полковник. – Положение германской армии сложное. Время победных реляций кончилось. Ведомство Розенберга оказывает на нас сильное давление в отношении священников Псковской Православной миссии. Указано, что священники на территории рейхскомиссариата Остланд обязаны ежедневно совершать молебны о победе германского оружия.

– Ох-ох!

– Завтра праздник Покрова Божьей Матери. Он, как известно, ведёт своё происхождение от того, что русские корабли с угрозой подошли к Константинополю, но греки опустили в воду покров с головы Богородицы, на море поднялась буря и потопила все корабли. Вы можете сослаться на этот случай и сказать, что не всегда мы празднуем русские победы. Что сейчас Сталин и его армия такие же язычники, как те Аскольд и Дир, которые хотели захватить православный Константинополь. И что в праздник Покрова Богородицы надо молиться, чтобы новая буря смела Красную Армию новых безбожников.

– И вы думаете, я соглашусь на такое? – смело спросил отец Александр. – Никогда! К тому же вы, голубчик, перепутали. Покров это совсем иное. Не про корабли… Там Константинополь был в осаде со стороны мусульман, а наши предки участвовали в той осаде, будучи язычниками. Разница большая!