Теперь тетя Вера, мать Бориса Конюхова, была через стенку от Андрея Стасова, в женской КПЗ – камере предварительного заключения.

– А вас-то за что, тетя Вера? – удивленно спросил Стасов.

– Петя, расскажи ему… – попросила из-за стенки Вера Конюхова.

– Ой, Андрюха… – шумно вздохнул Петр Обухов. – Ну что рассказывать? Наталью твою сержант Щаков убил, вся очередь это видала…

Очередной телефонный звонок оторвал капитана Беспалова от составления рапорта «О танковой атаке рабочего „Тяжмаша“ Андрея Стасова на 19-й райотдел милиции». Беспалов машинально снял трубку:

– Капитан Беспалов.

То, что он услышал, заставило его вскочить на ноги, багровея от бешенства, заорать в трубку:

– Что-о?! Кто говорит?!

Молодой дежурный по отделению лейтенант Козлов, закрывая разбитое окно антиалкогольным фанерным плакатом «Папа, не пей!», удивленно повернулся к капитану.

– Неважно, кто говорит, – прозвучал в трубке спокойный мужской голос. – А важно одно: мы даем тебе полчаса на то, чтобы привезти на завод Стасова, Обухова, Конюхову и труп девочки. Если…

– Да пошел ты!… – выматерился в трубку Беспалов и бросил ее на рычаг, распаленно продолжив вслух: – Е… их мать, они мне еще угрожать будут!

Телефон зазвенел снова, капитан резко снял трубку:

– Милиция!

– Полчаса, капитан, – прозвучал в трубке все тот же мужской голос. -Сверим часы. Сейчас 10.12. Все, – в трубке прозвучали гудки отбоя.

– Кто это? – спросил у капитана лейтенант Козлов.

– «Афганцы», наверно. Провоцируют, суки!

– «Афганцы» – это серьезно, – сказал молоденький Козлов и стал гвоздями прибивать фанерный щит к оконной раме.

– Ты думаешь? – заколебался Беспалов, а. затем решительно набрал номер телефона, еще до того как ему ответили, раздраженно бросил Козлову: – Да перестань стучать!… – но тут же изменил интонацию: – Алло! Товарищ полковник, это Беспалов из 19-го. Только что мне позвонил какой-то тип с «Тяжмаша». Угрожал, что если я через полчаса не привезу на завод арестованных, то…

– То что? – спросил голос на другом конце провода.

– Не знаю, товарищ полковник, я не дослушал. Бросил трубку, чтобы не поддаваться на провокацию.

– Ну и мудак, надо было дослушать, – сказал голос. – Ты уверен, что это с «Тяжмаша» звонили?

– Да, так он сказал…

– Хорошо. «Тяжмашем» ГБ занимается. А тебе я пришлю роту из милицейского училища.

– Спасибо, товарищ полковник.

– Но имей в виду – оружие применять только в крайних случаях!

– Да я и так только в крайних, товарищ полковник! Они мне утром две машины сожгли и окна выбили – куда уж крайней! – обиженно произнес Беспалов.

Гудки отбоя были ему ответом. Он покачал головой:

– Все нервные стали…

Ровно через двадцать минут на двух бронетранспортерах прибыла рота вооруженных мальчишек – восемнадцатилетних курсантов милицейского училища под командованием старшего лейтенанта. Беспалов, в ожидании нападения «афганцев» или еще какой-нибудь их провокации, приказал курсантам перекрыть оба конца Кирпичного проезда и занять оборону на крышах соседних домов.

В это же время к шести проходным «Тяжмаша» подкатили грузовики, набитые гэбэшниками, а к зданию заводской столовой – два рефрижератора с мясными продуктами. На заводе уже шли митинги, но, по русской традиции, без всякой организации – не всеобщий заводской митинг, а вспышки говорилен у каждой цеховой курилки. Правда, эти разрозненные толковища отличались и русским же максимализмом:

– Кончай работу, братва! Даешь им Венгрию!

– Надо, как Стасов, – на танки и давить милицию!

– А этого мента Шакова – за яйца повесить!

– А что с новыми нормами? Неужели молчать будем?… Но пока в разных концах десятикилометровой территории «Тяжмаша» еще только распалялись очаги цеховых митингов, прибывшие на завод гэбэшники уже быстро заняли все проходные и блокировали склад готовой продукции, где стояли готовые к отправке 187 танков «Т-90». Одновременно заводские стукачи и члены парткома и профкома активно разносили по всему заводу слух, что во время обеденного перерыва в столовой будут без талонов продавать рабочим настоящее, говяжье, а не китовое мясо, а также сосиски и масло – аж по два кило в одни руки!

– Наша власть, бля! – сказал сквозь зубы Степан Зарудный, наблюдая за суетой гэбэшников у ворот проходной. – Чуть что, нас же и под замок и кусок мяса в зубы, чтоб заткнулись!

– Я ж говорил: сразу надо было выступать! Пока они не очухались! Утром еще! – сказал ему на это молодой сварщик Анатолий Гусько. Он был максималистом, как все инвалиды.

– Ладно тебе! «Сразу!» Под пули лезть, как Стасов и Обухов?

– Если б весь завод пошел, они б и не стреляли!

– Если бы весь завод пошел, они бы из пулеметов стреляли, – сказал Степан. И посмотрел на часы. – Полчаса кончается. Ладно, я пошел. Без меня ничего не затевайте.

– Понял, – кивнул Гусько.

Зарудный вытер руки паклей и пошел к начальнику смены Левону Акопяну. Будка Акопяна была под самым потолком цеха, на антресолях. Три стеклянные стенки этой тесной клетушки фонарем нависали над двумя конвейерами сборки танков – так, чтобы начальнику смены было видно все, что делается в цехе. Поднявшись по лестнице к этой «голубятне», Степан сквозь стеклянную стенку увидел в будке не только Левона Акопяна, но и еще четырех незнакомых мужчин. Хотя все четверо были разного возраста и в штатских пальто, в их холодных лицах было что-то одинаковое, как в их форменных черных полуботинках. И Зарудный с легкостью угадал: эти из КГБ. Трое из них стояли у окон, наблюдая сверху за цехом, а четвертый что-то выпытывал у красного и явно закипающего от злости Акопяна.

– Нет, я ничего не слышал! Но люди правильно волнуются! Кто может выполнить эти новые нормы? Мы танки делаем, а не гондоны! – донесся до Зарудного голос Акопяна. Степан понял, что начальник «держит оборону», сатанея от необходимости быть вежливым с этими гэбэшными козлами. «Мы делаем танки, а не гондоны!» – была любимая присказка Акопяна, потому что, по утверждению Акопяна, «если гондон с браком, то хоть человек родится, а если танк с браком, то весь экипаж– к ф…»…

Короче, попадаться сейчас под горячую руку Акопяна было самым последним делом, и при любой другой ситуации Степан Зарудный даже не вошел бы в кабинет, но тут был особый случай. Поэтому Степан выпрямил свою жердерослую фигуру, развернул плечи и, вздымая внутри себя деланное возмущение, саданул рукой в дверь акопянской будки.

– Ну че, начальник?! – грубо сказал он с порога своим мощным, нахраписто-прокуренным голосом. – Долго я свой танк буду ждать?