— Позвоним, когда… Когда у Чучельника просто уже не останется шанса что-либо под конец испортить. Салтычиха или кто-то от него не объявлялся?

Егор отрицательно покачал головой. По лицу его можно было прочесть: дорого бы я дал сейчас за то, чтобы узнать, что творится у твоего «дяди Васи» после исчезновения его любимого телохрана. Над чьей головой там сейчас собирается гроза?

— Он на нас никогда не подумает, нет никаких оснований для этого, — произнёс Егор твердо. — Что ж, подождем развития событий…

* * *

… — Итак, Владимир обещался позвонить вам сегодня в шесть, узнать наше окончательное решение. — Колосов глянул на наручные часы — всего-то половина второго. Но на подготовку операции по задержанию с поличным иконного вора отпущено не так уж и много времени. И к тому же неизвестно, где эта вороватая морда назначит Белогурову рандеву. — Так, Иван Григорьевич, помощь ваша неоценима. Но в этом деле у нас к вам будет еще одна большая просьба.

Белогуров смял окурок сигареты в пепельнице «бардачка».

— Говорите, что я должен делать, я готов, — просто ответил он.

— Отлично. Тогда мы с вами поступим вот как…

Белогуров слушал эти ментовские ЦУ, вежливо кивая головой. Он думал о том, чем занимается сейчас Женька Чучельник в подвале его дома в Гранатовом переулке. Странно, но в этот миг он не испытывал к Созданию ни отвращения, ни гадливости, а лишь пронзительную, почти отеческую жалость.

Для Кати неделя пролетела совершенно незаметно. Честно признаться, но в эти семь коротких дней служебные дела практически перестали ее интересовать: Кравченко вернулся. А посему… Мир Кати теперь вращался исключительно вокруг «драгоценного В. А.». На остальное же и остальных — просто эмоций не хватало.

Сам же «драгоценный» был настроен на меланхолический лад. Видно было: возня с недужным Чугуновым порядком ему обрыдла. Катя после таких вот возвращений Кравченко из поездок с «патроном» частенько задумывалась о том, что хлеб телохранителя-личника отнюдь не самый сладкий. И дело было даже не в каком-то там мифическом риске. Чугунов, спившийся и отошедший от дел, давно уже перестал интересовать конкурентов по бизнесу. На этого старого забулдыгу, тратившего остатки сколоченного за первые годы перестройки состояния, в Москве все давно уже махнули рукой. И покушаться на его жизнь никто не собирался. Все дело было в том, что… Катя, хотя и гнала от себя подобные мысли, однако все чаще и чаще сравнивала два понятия: телохранитель и слуга. Первое еще вызывало какое-то уважение — быть может, налетом этакой дешевой авантюрной романтики. А вот второе… Но истина была в том (и она все глубже в этом убеждалась), что эти понятия были по сути своей идентичны. Она никогда не делилась своими мыслями с «драгоценным В. А.», но… Вадька тоже дураком не был. Понимал многое из того, о чем она умалчивала.

Из Питера он приехал наутро после урагана. Катя, не сомкнувшая всю ночь глаз от страха, невольно вспомнила старинную семейную байку о своей прабабке. Рассказывали, что та, женщина весьма эмансипированная, учившаяся некогда на Бестужевских курсах, с ума сходившая от Ибсена, Кнута Гамсуна и Владимира Соловьева, при грозе разом забывала все свои передовые взгляды и с визгом пряталась под кровать. Во время урагана Катя едва не последовала примеру эмансипированной прабабки. Ее удержало лишь то, что под диваном для нее было слишком узко, она бы непременно застряла.

Неделю Кравченко отдыхал дома. А Катя… Она, наскоро переделав на работе самые неотложные дела, рысью мчалась домой. Она очень соскучилась по Вадьке. И ей было наплевать даже на то, что «драгоценный В. А.» слишком явно мог прочесть это в ее сияющих глазах. Они никому не звонили целую неделю. Даже Мещерскому. Было не до того. И это была очень хорошая неделя в их жизни. Нечто подобное вспоминается всякий раз, когда кто-нибудь при вас обмолвится тихонько словечком «счастье».

Катя очнулась от сладких снов, когда со дня урагана миновало целых восемь дней. Протерла очарованные глазки — мамочка ты моя! Мир наверняка кардинально переменился, а мы-то…

Но мир изменился мало. Правда, кое-что новенькое все же произошло. В понедельник Катя явилась на работу с твердым намерением вникать во все служебные проблемы и интересоваться всем, что происходит в области. Настраиваться на рабочую волну было тяжко. По-прежнему все мысли витали вокруг «драгоценного В. А.». Когда она уходила на работу, тот все еще был в кровати. Как истый отпускник, он никуда не спешил.

На работе Катю ожидали целых две новости: в дежурной части сообщили о «громком» раскрытии крупной кражи церковного антиквариата. О, это была настоящая сенсация! Вторая же новость заключалась в том, что ей звонил Мещерский, о существовании которого за эту неделю она совершенно забыла.

Перед тем как вникнуть в суть раскрытия нового преступления, Катя (она с трудом вспомнила про то, чем интересовалась раньше, — ах да, было такое «дело обезглавленных» — вот ужас-то, кошмар!) для очистки совести позвонила Колосову. Но того, как всегда, не оказалось на месте. Тогда она решила, не теряя времени, переключиться с «убойного» на «антикварный» отдел — подмосковные газеты ждать не будут.

У антикварщиков все как на крыльях летали: успешное раскрытие крупной кражи — это вам не фунт изюма! А задержание вора-рецидивиста, да еще с поличным, — это тоже не баран чихнул.

— Как? Как, вы сказали, зовут задержанного? — Катя не верила ушам своим. — Это кличка или фамилия у него такая?

— Фамилия, от отцов и дедов унаследованная — Могильный Иннокентий Ильич, он же Кеша Могила, он же Владимир — точнее, Володимир Чалый, он же Присыпкин, он же Пьер Скрипкин, он же Олег Баян, — так один из сыщиков с усмешкой процитировал «Клопа». — Выбирай имечко, какое больше по вкусу. Визитер из зарубежной Одессы-мамы.

— Он гражданин Украины?

— Он наш гражданин. Шесть последних лет отбывал наказание в колонии строгого режима под Архангельском за кражу. Четвертая судимость у него по счету. Освободился в апреле и сразу рванул на Черное море, как он говорит, «кости после снегов погреть». Ну, а как с деньжатами поиздержался — на привычную работу его потянуло. Кражи икон из сельских церквей — это его узкая специализация. А кличка Могила, заметьте, Екатерина Сергеевна, весьма к нему подходит. «Молчит как могила», «могильная тишина» — все из этой оперы. Слова путного от него не добьешься на следствии. Кредо такое: никогда ни в чем не признаваться. Вся надежда на то, что задержали его с поличным, с иконами в руках, когда он покупателю их вручал.

— Покупателю? Подпольный торговец наркотиками? — Катя была само любопытство. Уже шуршала репортерским блокнотом. — Вы и его задержали?

Антикварщики загадочно переглянулись.

— Нет. Что ж, по-вашему, у нас из всех рефлексов лишь хватательный развит? А впрочем, насчет этой операции вы лучше у Колосова поинтересуйтесь. Он от руководства возглавлял. Ничего не скажешь — чисто сработал коллега. Правда, мы тоже сразу подключились…