7

У Магды действительно был ребенок, вот только не от него. А в пьесе — от него.

Нетерпеливый, словно молодой любовник, хотя уже давно не молодой, Драматург лихо взбежал на четвертый этаж по металлической, заляпанной масляной краской лестнице. В продуваемый сквозняками репетиционный зал на углу Одиннадцатой авеню и 51-й улицы. Он был так возбужден! Так взволнован! Он даже задыхался. И перед тем как войти в просторное помещение, навстречу шуму голосов и смутному морю лиц, вынужден был остановиться, немного отдышаться и успокоиться. Взять себя в руки.

Он теперь не в том положении и состоянии здоровья, чтобы бегать по лестницам, как мальчишка.

8

Я так боялась! Я была не готова. Почти не спала ночью. То и дело бегала писать. Никаких таблеток не принимала, только аспирин. И еще одну, противовоспалительную, которую дала ассистентка мистера Перлмана, чтобы горло не болело. И еще казалось, что Драматург взглянет на меня всего разок, тут же отвернется и заговорит с мистером Перлманом, и все, конец, я вылетела из труппы! Потому что я еще не заслужила этого — быть здесь. И прекрасно это понимала. И вообще все знала заранее. Я прямо так и видела, как спускаюсь по этим ступенькам. В руках сценарий, и я пытаюсь читать строки, подчеркнутые красным. Те, которые сама подчеркнула, а сейчас словно вижу их в первый раз. И единственной отчетливой мыслью была следующая: сейчас зима, и если я провалюсь, то замерзну. Замерзну насмерть. Зимой легко умереть, ведь правда?..

9

Драматургу не понравится, это все знали. Все, кроме него. Он ни за что не согласится, что Блондинка Актриса, приглашенная в труппу на прослушивание, подходит на роль его Магды.

Ему назвали имя. По телефону. Произнесли неразборчиво. Говорил он с директором труппы, Максом Перлманом. И Макс своим обычным торопливым нервным говорком заявил I пс. Драматургу, что тот знает всех в труппе «за исключением, пожалуй, одной актрисы, которая претендует на роль Магды. У нас она новенькая. И в Нью-Йорке появилась совсем недавно. Нет, раньше я с ней ни разу не встречался, но несколько недель назад она вдруг заходит прямо ко мне в офис. Снялась в нескольких фильмах и теперь говорит, что по горло сыта всем этим голливудским дерьмом и мечтает стать настоящей актрисой и считает, что этому можно научиться только у нас». Перлман сделал паузу. То была типично театральная манера, паузы в речи имели столь же колоссальное значение, что пунктуация для писателя. «Честно говоря, она совсем не дурна».

Драматург был слишком занят своими мыслями, после сна о «возвращении обратно» осталось ощущение униженности и полной беспомощности. К тому же он испытывал тяжесть в желудке, а потому не стал просить Перлмана повторить имя этой женщины или рассказать о ней немного подробнее. Ведь это будет всего лишь предварительное прослушивание в «Нью — Йоркской труппе актеров театра», компании, с которой Драматурга связывали вот уже двадцать лет плодотворнейшей работы, а не какое-нибудь там открытое или публичное прослушивание или репетиция. На него приглашены лишь члены труппы. И никаких аплодисментов не предполагается. Так к чему было Драматургу просить своего старого друга Перлмана, к которому он не испытывал особой личной теплоты, но которому абсолютно доверял во всех вопросах, касавшихся театра, повторять имя этой мало известной актрисы? Особенно если она не из Нью-Йорка? Драматург знал и признавал только Нью-Йорк.

И потом мысли его были слишком заняты! В голове у Драматурга постоянно происходило кипение мыслей, они роились и жужжали, как комары, зудели непрерывно, и в часы бодрствования, и даже иногда во время сна. Во многих своих снах он продолжая работать. Работа. Работа! Ни одна женщина на свете была не в силах компенсировать ему это. Лишь нескольким женщинам удалось заполучить его тело, но ни одной — душу. Его жена, долго ревновавшая, теперь перестала ревновать. Он почти не обратил внимания на уход жены из своей эмоциональной и духовной жизни, лишь иногда отмечал про себя, что она стала чаще отсутствовать, навещать родственников.

Когда Драматургу снилась работа, пальцы его так и бегали по клавишам портативной машинки «Оливетти», однако наутро выяснялось, что все замечательные, пришедшие на ум слова, так и остались ненапечатанными. Иногда ему слышались диалоги поразительной красоты и совершенства, но он чувствовал, что не способен переложить их в достойные слова и фразы. Работа была его жизнью, ибо только работой оправдывалось его существование; и каждый час этой жизни вносил, а иногда был не способен внести свой вклад в завершение этой работы.

Присущее Америке середины века сознание вины. Меркантильной Америке, стране потребителей и потребления. Трагедия Америки. Именно через трагедию можно было во всей глубине познать сущность этой страны и ее бытия, а не через комедию, фиксирующую лишь отдельные, незначительные моменты.

10

В продуваемом сквозняками просторном помещении началась читка. Шестеро актеров сидели на складных стульях на возвышении, в полукруге света, отбрасываемого голыми лампочками. Было слышно, как капает вода в туалете, расположенном рядом. В воздухе висели клубы сизого дыма, многие актеры курили и кое-кто из собравшихся в зале — а было там человек сорок — тоже.

Из шестерых актеров только двое были среднего возраста, ветераны труппы, ветераны — исполнители в пьесах Драматурга, и лишь они заметно нервничали. Драматург, обладавший обманчивой внешней сдержанностью какого-нибудь раввина или ученого, был известен своей манерой самым строгим и резким образом критиковать актеров, выходящих, по его понятиям, «за рамки». Не пытайтесь понять меня слишком быстро — то была его любимая, расхожая фраза.

Драматург сидел в первом ряду, буквально в нескольких ярдах от актеров. Не успев опуститься в кресло, он начал разглядывать Блондинку Актрису. Во время довольно долгой первой сцены, в которой у Блондинки Актрисы в роли Магды не было ни единой реплики, он смотрел на нее и наконец узнал, и лицо его потемнело от прилива крови. Мэрилин Монро?.. Здесь, в Нью — Йорке, в его репетиционном зале? Под покровительством этого хитрюги и ловкача Перлмана? Именно ее присутствием и объяснялись ропот и легкое возбуждение в зале до начала читки; в воздухе витало предвкушение, и Драматург не осмелился отнести его на свой счет. Вообще-то Драматург только сейчас вспомнил, что совсем недавно просматривал колонку, подписанную Уолтером Уинчеллом, о «таинственном исчезновении» из Голливуда Блондинки Актрисы, что привело к нарушению этой актрисой контракта со студией, обязывавшего ее начать работу над новым фильмом. Под снимком Монро, опубликованным в той же газете, красовался подзаголовок «ПЕРЕСЕЛИЛАСЬ В НЬЮ-ЙОРК?». Сам снимок напоминал рекламу: лицо в натуральную величину, тяжелые опущенные веки и страстная и скорбная прорезь рта — пародия на эротическую мольбу.

— Она? Моя Магда?..

Однако Блондинка Актриса, державшая в дрожащих пальцах пьесу Драматурга, не слишком походила на Мэрилин Монро. И вскоре повышенное внимание к ней иссякло. Ведь здесь собрались актеры и другие профессионалы, связанные с театром, и для них лицезрение знаменитости было делом обычным. Как, впрочем, и какого-нибудь выдающегося таланта, и даже гения. И их суждение будет беспристрастным и справедливым.