* * *

Что-то изменилось во мне. Что-то изменилось в Паше. Что-то изменилось в Викторе Сергеевиче. Это было ново, странно, я неделю жила какими-то совсем непривычными ощущениями. Не любовью, нет. Я призналась самой себе – больше просто некому было признаваться. Нет, я Пашу не люблю. Он теперь следовал за мной неотступно. Я почему-то думала, что Паша утешится Дашкиной компанией. Но нет.

«Григорий сказал, Григорий сделал» – так обычно дядя Гриша комментирует сам свои действия, ничего при этом путного не делая, это просто присказка. Идет он из конца в конец двора и приговаривает. Стряхивает грязь с куртки или стучит сапогом об сапог, приговаривает. Вот так и Паша. Сказал – придет делать уроки, пришел. Сказал – будет ходить со мной на танцы, стал ходить.

Первый раз занятия просто не было. Хохотали все так, что некоторые девочки плакали от смеха, Виктор Сергеевич не разрешал никому смеяться над Веселухиным, но это было бесполезно, и он смеялся сам. Паша, на мое удивление, довольно спокойно переносил эту реакцию. Как будто ему сделали какую-то защитную инъекцию. Все смеялись, а он терпеливо размахивал своими длиннющими ногами и пытался делать ими батманы и разные па. Раньше Паша ногами только отбивал мячи. Я была уверена, что это ненадолго, поэтому не отговаривала его. Ведь он бросил футбол – из-за меня. Точнее, из-за своего упрямства и ревности.

На втором занятии уже никто так не смеялся, а на третьем у Паши даже стало что-то получаться. Приходили мы на занятия вместе, уходили вместе. Но держать себя за руку я не разрешала. Не из-за Виктора Сергеевича, нет. Не хотела, и все. Паша перестал мне нравиться. Он мне был по-прежнему симпатичен как человек. Но ловить на себе его восхищенные взгляды мне стало уже не так приятно. Не противно. Но горячо и весело от этих взглядов, как раньше, мне уже не становилось.

Виктор Сергеевич общался со мной ровно и доброжелательно. Сообщений мне больше не писал и не звонил.

С Машей после незаметно и быстро пролетевших каникул мы стали опять разговаривать, но вместе уже не сидели. Она несколько раз пыталась сесть со мной на каких-то уроках, но я представила, что скажет ее мама, если узнает об этом, и отсела сама.

Серафима за каникулы успокоилась и даже как-то лучше стала ко мне относиться. Не покрикивала зря, ничего неприятного не говорила. Я часто видела ее внимательный взгляд и только улыбалась в ответ. Когда Паша однажды попытался подсесть ко мне на алгебре, я решительно покачала головой:

– Нет, нет и нет. Даже не думай. Ты мне будешь мешать.

Паша уловил в моих словах что-то свое, с довольно глупой улыбкой кивнул: «Поня-ятно…» и сел сзади меня, согнав двух домашних девочек.

В новом телефоне, который оказался вполне современным устройством – смартфоном! – действительно, был хороший Интернет, как и обещал Виктор Сергеевич. Я положила деньги на новый номер, который все-таки купил мне Виктор Сергеевич (и я отлично понимаю, почему! – неизвестно, какие еще сообщения от его девушек я могла бы случайно прочесть), потом там появились еще деньги – много денег, так что при хорошей связи можно было теперь свободно выходить в Интернет, общаться, пользоваться словарем для английского языка, искать любую информацию. Конечно, кроме Милютина, никто не мог это сделать. Разве что Паша, которому я сразу дала свой номер, чтобы он звонил и писал, сколько хочет. Хотя я была практически уверена, что у него денег не было ни копейки – ни звонить, ни чтобы положить мне.

Я подошла к Виктору Сергеевичу перед танцами и спросила напрямик:

– Это вы мне положили деньги? Зачем?

– Я? Какие деньги, Руся, о чем ты? – тренер искренне и непонимающе на меня смотрел.

– Спасибо, – на всякий случай сказала я.

Виктор Сергеевич только пожал плечами.

Или я такая дура (но я вроде хорошо вижу людей, привычка, иначе у нас не выживешь), или Виктор Сергеевич не только отличный танцор, но и талантливый актер. Но анекдоты ведь он рассказывает совсем не смешно!

Я хотела рассказать Маше обо всем этом и все откладывала. Я ей верила, но… Все девочки у нас, все до единой, предают своих подружек. Я других не видела. Мы с Тасей расстались, когда были еще маленькие, ее увезли в другой детский дом, когда нам было по двенадцать лет. До этого дружили два года и друг друга не предавали. И с тех пор близко я ни с кем не дружу. Вера и Люба – не в счет. Люба – маленькая, она, может, и рада была бы послушать, да я не хочу ей пока рассказывать о таком. Вера – взрослая, но ее рядом нет. Тем более, она говорит только о своих мужчинах, если изредка и звонит мне.

– Брусникина! – задержал меня Виктор Сергеевич, потому что я хотела отойти. – Деньги появились и появились – ниоткуда. Ясно? Мне лично деньги на другое нужны. Да и зачем мне всякие маленькие девочки, за которыми гоняются оголтелые детдомовские мачо? Как у тебя с ним?

– Никак, – спокойно ответила я, разглядывая Виктора Сергеевича. Странно, почему я раньше не замечала, что он такой симпатичный? Интересно, сколько все-таки ему лет? Может, спросить?

– Я так и думал, – засмеялся Виктор Сергеевич. – Жаль парня. Свернула ему башку и бросила, да?

Я тоже засмеялась. А что мне было сказать? И не сворачивала, и не бросала, а… как-то так вышло, помимо моей воли.

– В общем, трудно быть такой красивой, да, Русенька? – подытожил Виктор Сергеевич и подтолкнул меня к раздевалке. – Иди, давай, переодевайся, я штуку одну придумал в связи с последними событиями, будем сейчас пробовать. Танчик лихой такой, романтичный… Веселухин твой, если не перестанет ходить на танцы, будет в нем деревом.

– Деревом? – изумилась я.

– А кем же? – вздохнул Виктор Сергеевич. – Танцевать он не умеет и не скоро еще научится, а не занимать его – жестоко. Ходит, старается, у нас такое правило – раз ребенок ходит, его надо поощрять, в танцы ставить, чтобы стимул был. Пусть стоит на одном месте, раскачивается. Что ты смеешься? Иди, жестокая красотка, не смущай меня блеском своих коварных глаз… Так, все построились! – Виктор Сергеевич захлопал в ладоши, видя, что несколько пар крайне заинтересованных глаз наблюдают за нашим разговором. – И разминаемся! Засиделись на пятой точке, все кривые-перекошенные стоят! Спину выпрямили, семь, восемь… Начали!

* * *

В пятницу после уроков, когда мы ждали автобуса, чтобы ехать на обед, я услышала звук сообщения и прочитала:

«Брусникина, завтра суббота. Как насчет того, чтобы позаниматься с тренером дополнительно? Я придумал тебе сложное, красивое соло. Можем взять первое место в районе, если справишься. В три придешь?».

«У меня в три часа рисование».

«С трех и до…?»

«До пяти», – ответила я, размышляя, правильно ли я делаю, что сразу не говорю «нет». Хотя кто бы из наших девочек отказался от соло?

«Хорошо, я буду в зале. Приходи, не забудь танцевальную обувь. Веселухина с собой не бери, насчет дерева я передумал. Он даже не деревянный, а железобетонный, твой брошенный мальчик. Не гнется ни вправо ни влево. В любом случае для дерева соло нет».