Она отвечает: «Я живу в очень далекой стране, где гураба (праведники) в меньшинстве».

В своем исследовании захвата я снова и снова возвращался к удивительному парадоксу: хотя захват часто становится причиной страданий, он также лежит в основе самых возвышенных, одухотворенных переживаний. Мы получили свидетельства страданий в результате захвата, и теперь должны спросить, как можно сделать захват безопасным и даже продуктивным.

Трансформация такого рода может случиться внезапно: духовное понимание иногда озаряет без предупреждения. Но мы сами можем сделать себя более восприимчивыми к такому опыту. На этом основывается представление Джеймса о том, что свобода воли способна перенаправить наше внимание. Если мы будем находить позитивные формы захвата, то сможем сами освобождаться от страданий.

Религиозный опыт предлагает нам возможность освобождения от захвата. Как покажут истории, приведенные ниже, различный опыт, в том числе связанный с природой, искусством и ментальной практикой, открывает возможности для трансцендентности. Общим для всех случаев признаком является способность быть захваченным чем-то, что отвлекает наше внимание от мучений, предлагая взамен новый духовный опыт.

Эдит Штайн не собиралась навещать недавно овдовевшую Анну Райнах. Она боялась, что чувства Анны после смерти ее мужа слишком свежи (он был убит во Фландрии во время Первой мировой войны); но еще труднее было перенести собственное горе. Адольфу Райнаху было только тридцать четыре, когда его жизнь оборвалась, и он был великодушным другом Штайн, своего рода учителем и наставником, который открыл для нее множество дверей. Вместе с Анной они доброжелательно приняли Эдит в живой интеллектуальный круг университета Геттингена, куда она приехала двумя годами ранее, чтобы получить докторскую степень по философии. Эдит изучала труды коллеги Райнаха – Эдмунда Гуссерля, философа и отца феноменологии. Анна сама написала Эдит и попросила ее прийти, чтобы помочь привести в порядок бумаги мужа. Хотя отказаться было невозможно, Эдит чувствовала себя не готовой для принесения эмоциональной жертвы, которую, как она ожидала, от нее потребуют.

Однако Штайн обнаружила, что Анна не нуждается в утешении. Ее спокойствие удивительным образом передалось Эдит. Она знала, что Анна с мужем недавно приняли христианство: они крестились в один из отпусков Райнаха. Тем не менее было ясно, что мужество Анны и ее покорность судьбе имели мало общего с религией или догмами церкви. Как Штайн немедленно поняла, Анне помогала вера в теплого, живого и личного Бога.

«Это была моя первая встреча с Крестом и чудесной силой, которая дается тем, кто одолевает трудности, – рассказывала о своем опыте Штайн. – Впервые я видела своими собственными глазами Церковь, рожденную страданиями Искупителя, торжествующую над жалом смерти. Это был момент, когда мое неверие рухнуло».

Отец Эдит Штайн умер, когда ей не было и двух лет. В семье, кроме Эдит, было еще шестеро детей. Их растила мать. В последующие годы мать превратила оставшийся от отца почти обанкротившийся склад пиломатериалов в процветающее предприятие. Набожная иудейка, она поддерживала дух семьи в самый разгар трагедии. Эдит, ее самая младшая дочь, родилась в день праздника Йом-Киппур; в своей биографии Эдит потом напишет: «Думаю, этот факт, как никакой иной, сделал нас с матерью особенно близкими».

Мать очень болезненно пережила заявление дочери, которой исполнилось тринадцать лет, что она атеистка. В ранних проблесках своего мощного интеллекта, первый раз задумавшись о существовании Бога, Штайн пришла к выводу, что Его нигде не видно, а значит, Его существование не доказано. В этом выводе она не сомневалась, но, дистанцируясь от религии своего детства, чувствовала душевную боль матери.

Спустя годы, вдохновленная спокойной религиозностью Анны Райнах, Штайн взглянула на веру иначе – как на способ обретения «покоя в Господе» или «освобождения от всех тревог и ответственности, от обязанности действовать». После этого откровения в ее философских работах появилось новое ощущение жизни и предназначения. Вскоре ее сочинения наполнились религиозными терминами. Она обратила внимание на ощутимую разницу между чувственным восприятием и восприятием божественного. Перцептивный опыт – касающийся пейзажа или человеческого лица – «характеризуется как непосредственный, в том смысле, что этот опыт переживается немедленно, вместо переосмысления его последствий или связанных событий». Таким образом, мы можем только рассматривать пейзаж или лицо – а не их влияние на этот мир. Однако Бог не относится к объектам «немедленного постижения»; чудесное и божественное переживается как переход через Его влияние на все существующее в мире.

Через четыре года, в 1921 году, Штайн поехала в гости к другу и коллеге в загородный дом. Ей уже исполнилось тридцать. Она достала с книжной полки автобиографию святой Терезы Авильской и до самого рассвета не могла расстаться с этой книгой. «Когда я ее закрыла, – вспоминала она, – я сказала себе: “Это правда”».

Тем же утром Эдит поехала в город, чтобы купить католический катехизис и служебник, и вскоре оказалась на мессе в ближайшей церкви. Она постепенно готовилась к крещению. Внутренние перемены казались естественными, как влюбленность; каждая встреча была шагом в одном направлении.

В 1922 году Штайн приняла крещение. С этого момента она поняла, что хочет стать монахиней ордена кармелиток, к которому принадлежала святая Тереза, но родственники и духовные наставники некоторое время отговаривали ее. В 1934 году, когда Гитлер начал приобретать все большую власть, Штайн поехала в родной город Бреслау, чтобы последний раз увидеться и попрощаться с матерью. Они вместе зашли в синагогу. На следующий день Штайн села на поезд до Кельна, где приняла постриг в монастыре кармелиток.

В монастыре Тереза Бенедикта Креста (такое она приняла имя) не отказалась от мира полностью. Она была свидетелем подъема нацистской партии и осознавала лучше других, куда приведет ненависть к евреям. В тот же год, когда она ушла в монастырь, Штайн написала свои мемуары, «Жизнь в еврейской семье». Тогда как другие, принимая постриг, обычно отказываются от своей прошлой жизни, Штайн решила остаться еврейкой и открыто заявила о своей национальной принадлежности. Ее цель была очевидна: показать, что евреи не монстры, но такие же люди. Она верила, что только эмпатия может остановить надвигающийся террор.

Кроме того, она написала папе Пию XI, умоляя его осудить «деяния, совершаемые в Германии, которые попирают значение самих слов “справедливость” и “гуманизм”». Она также написала пророческое предупреждение для понтификата, которое Ватикан предпочел прятать от общественности в течение половины столетия: «Ответственность падет, в конце концов, на тех, кто довел их до этой точки, а также на тех, кто молчал перед лицом происходящего».