Громадный механизм трясся, всем своим длинным корпусом, пытаясь совершить разворот, но толстенный ствол сигиллярии, уходящий вершиной в бесконечность, не пускал корму и мощнейшие гусеницы бессмысленно истребляли примитивную корневую систему этого древнего гиганта. Браст сменил боекомплект, но заставить себя подлезть к люку, не мог: он был уверен, что этот маневр в его жизни будет последним. Тенор-сержант прекрасно понимал, что даже такое достижение цивилизации как игломет не предназначено для стрельбы не целясь, и что атакующие аборигены вполне способны – если все-таки еще не совершили этого – забраться сейчас в проем между верхней броней и мостовой секцией, и ничто им в этом не помешает, но подделать с собой ничего не мог. Он отстрелял еще одну обойму. Она так быстро спела свою бессмысленную песню, что сержант Браст еще некоторое время продолжал держать руки в напряженном состоянии, словно сопротивляясь инерции отдачи. Он зарядил третью, но тут почувствовал внутри то самое, несколько забытое, давящее ощущение безволия и тоски. Он сразу вспомнил свою первую встречу с аборигеном, однако воспоминание мгновенно уступило место вялому туману, заволакивающему мозг. Он уже плохо ориентировался в окружающем мире, когда в некоторую норму его вернуло прикосновение Пексмана, пытающегося тоже просунуть оружие в люк.

– Назад! – скомандовал Браст, толкая его корпусом.

Но водитель словно ошалел и никак не получалось стащить его обратно.

– Назад, мятый чертяка!

Они уже почти боролись: Пексман был тяжелее, но у Браста позиция была более устойчивой и он смог опрокинуть эту тушу. В слабом освещении, падающем из отворенной створки, он увидел глаза Пексмана и сразу покрылся потом. Их нечеловеческое выражение произвело в рассудке Браста очередной шок и нейтрализовало чужое гибельное воздействие окончательно. Он поджал ноги и толчком забросил нового противника назад, на место механика. Также, ботинком, он выбил у него из руки оружие, затем он придвинулся к перископу и, торопливо вращая рукоятку, обозрел окрестности. Угол обзора был крайне мал, но зато благодаря частичному развороту, сделанному Пексманом, заднее крепление моста не мешало обозревать обе ближайшие боевые единицы. Он увидел, как по лианам, подобно акробатам, на одну из машин опустилось несколько обнаженных фигур. Вполне возможно, что тоже самое происходило и на верхушке его машины, он, ни коим образом, не мог лицезреть верхнюю часть выдвижного мостового блока. Браст вспомнил про газовые гранаты. Отсюда он не был способен дотянуться до ящика, да и, кроме того, их применение вынуждало его надевать противогазовую маску, а это автоматически вело к несколькосекундному повышению уязвимости. Да и не мог он после произошедшего с Логги снять шлем-каску хотя бы на миг. «Железный кулак» явно попал в западню, – пришел к выводу Браст и эта его догадка была истиной. Он не видел выхода. Если передний и задний танк по какой-то внешней причине блокированы, без подвесных вибро-тесаков остальным было не выбраться, а нацепить их можно было только вручную. Браст отправил во внешнее пространство еще половину обоймы, сам не зная для чего. Плана не было. Он глянул на напарника: Пексман лежал не шевелясь и, возможно, без сознания. «Чертовы гипнотизеры!» – зло подумал Браст, вновь придвигаясь к прибору наблюдения. Вездеход, находящийся по курсу, был виден плохо, сквозь синеватое облако, видимо, про химическую войну вспомнил не только Браст. Но бессильные бронированные коробки продолжали стоять и, следовательно, стратегическая ситуация не менялась. Тактика сидения на одном месте явно являлась тупиковой, но что они могли? В этот момент из подсознания выпрыгнула и овладела мозгом абсолютно нетривиальная мысль. Он вспомнил о своих трофейных бусах – амулете. Он знал, что это, наверняка, бред и для его проверки не стоило рисковать, но внутри у него крепло убеждение. Сколько было случаев, необъяснимых иначе, чем иррациональным вмешательством этой побрякушки, взять хотя бы того страшнющего паука. Он положил игломет на колени и, спеша, стал расстегивать пуговицы и молнии на груди, добираясь до внутреннего кармана. Он нащупал их: как всегда они были прохладные на ощупь. Браст достал бусы и глянул на них. Они были совсем невесомы в его руке, казалось стоит их отпустить и они взлетят. Или это являлось последствием долгого держания в руках игломета? Браст внезапно понял, что тянуть более нельзя, эту грубую, красивую вещь можно было рассматривать очень долго. Он, внутренне содрогаясь, подобрался к выходному отверстию и рывком высунулся из него.

– Эй, мерактропы! – заорал он. – Забирайте свои игрушки, только оставьте нас в покое.

И с размаху запустил как мог далеко, и затем, с сумасшедшей скоростью, нырнул обратно, задвигая за собой створку люка, он даже не попытался воспользоваться станковым огнеметом торчащим сверху, более того, он совсем не подумал об этом. Продырявленная библиотека анекдотов, в голове Логги, не располагала к подобным выходкам.

А вскоре все кончилось и колона, сделав маневр, дабы обогнуть гигантское поваленное дерево, двинулась дальше.

– Колдовство, – процедил Пексман. – Убейте меня на месте, но это колдовство.

Он очень смутно помнил происшедшее и если бы не продырявленный, окровавленный Логги, то вообще считал бы все случившееся мрачным видением.

А Браст не стал рассказывать о своем поступке, он не желал терять авторитет подчиненного, ведь Пекс причислял его к большим рационалистам.

Проснулся Лумис через полтора часа, как и планировал. В голове шумело. Он прошел в соседнюю комнату. Временно оставивший свои обязанности по охране порядка Букле Лотерзан, сидел в позе правителей уничтоженного когда-то султана островов Глазастых Миног и деловито исследовал водоизмещение своего желудка по средством медитации. Но не смотря на все старания естествоиспытателя эксперимент до сих пор находился в стадии разработки. При виде Лумиса, он, прямо таки, посветлел и даже зарумянился в окрестностях макушки, а чтобы отметить возвращение «блудного сына» выбил пробку из непочатого флакона «Императора». Он торжественно направил в фужер подставленный Лумисом шипучую струю алкоголя, но узнав, что «Нектар трех солнц» предназначен не для нового товарища, а для кого-то постороннего, наотрез отказался наливать больше трети ранее задуманной порции. Едва отбившись от друга-полицейского, Лумис открыл помещение, в котором оставил пленника. Тот, похоже, дремал, втиснувшись в угол, но моментально пробудился при открывании двери. Выяснилось, что Лумис уже в неплохой форме: он успел уклониться от массивной металлической болванки и вовремя реквизировать гнутый кусок водопроводной трубы.

– Ну и что? – констатировал он выгибая железку в исходное прямое положение. Действовал он одной рукой, упирая край в стену.

Затем он поставил принесенный бокал на пол и взялся за дело двумя конечностями. Заключенный молчал, тоскливо глядя, как стальная труба превращается в сложное переплетение, похожее на морской узел.

– Вот также скрутят ваше сумасшедшее выступление, – пояснил Лумис, откидывая в сторону сюжет для художника абстракциониста. Это он сказал для Букле, трущегося по ту сторону не слишком толстой двери – цирк не хотел покидать арену.