Эти мелкие буржуа, никогда не видавшие большевиков, каждый день читали о них в газетах всяческие кровавые небылицы, а по воскресеньям слушали пошлые куплеты в кабаре. Впервые встретив большевика из плоти и крови, они вспомнили все ужасы русской революции, расписанные буржуазной печатью: …расстрелы в подвалах револьверной пулей в затылок и погребение заживо в выгребных ямах; графини, поджариваемые на раскаленной плите, и перчатки из человеческой кожи, содранной с рук юных кадетов. Комиссары, обезумевшие от убийств, заказывают себе на обед жареного младенца, сына не угодившего им начальника станции…

Обыватели, стоявшие в толпе, уже представляли себе еврейское засилье, общность жен, княгинь в лохмотьях, оскверненные храмы, гибель и распад культуры, разграбленные музеи, полотна Тициана и Корреджио, повязанные каменщиками вместо фартуков, уничтожение всех почтенных граждан и захват их имущества убийцами, ворами и евреями. Разумеется, большевики погубили бы Чехословацкую республику!

Из круга, сомкнувшегося около Тоника, какой-то столяр с Бальбиновой улицы закричал:

— Не выпускайте его! Сходите за полицией. Постовой! Постово-о-ой!

Двое юнцов, вдруг объятых жаждой деятельности, выскочили из толпы и помчались в полицейский участок с такой быстротой, словно спасали свою жизнь. Вдогонку им, щелкая подметками по тротуару, побежал еще один доброволец.

Страх за свое добро заставил тревожно забиться сердца людей, окруживших Тоника. Это была боязнь лишиться новой американской печки, на которую ее обладатель три года копил деньги и, наконец, в прошлом году водрузил эту печь у себя в столовой. Это был страх за вишневое шелковое комбине жены, страх потерять восемьсот пятнадцать крон сбережений и проценты, которые наросли за текущие полгода в сберегательной кассе города Праги.

Обывателям уже мерещились евреи, немцы, гибель республики, расстрелы у стены и варвары в награбленных лаковых ботинках, зашнурованных лавочным шпагатом…

— Не выпускайте его, не выпускайте! — шумела взбудораженная толпа.

Дама, которая раньше смеялась, взвизгнула, словно в погоне за кем-то:

— Держите его! Не пускайте!

И когда толпа уже начала затихать, дама, словно спохватившись, стала продираться вперед, локтями расталкивая людей:

— Обыщите его! Обыщите его, нет ли при нем чего-нибудь запрещенного!

Двое молодых людей, готовые ее послушаться, подошли ближе к Тонику, но тот принял оборонительную позу и, блеснув глазами, крикнул:

— Только попробуйте!

И молодые люди остались на месте.

Тоник отнюдь не проявлял намерения скрыться. Он стоял, волнуя толпу своим присутствием и сдерживая ее смелым, бесстрашным взглядом. Толпа росла, но около тележки все еще был пустой круг, напоминавший воздушный пузырь в бутыли с сиропом. В этом кругу стояли Тоник, лавочник, мальчишка и гладко выбритый господин в очках и светлом костюме, который явно пользовался здесь авторитетом.

Лавочник утирал нос и говорил этому господину:

— Знаете вы, сударь, во что мне обошлись эти копчушки? Я еще даже не рассчитался за них и ломаю голову, где взять на это денег. А вчера он мне разбил бутыль с маслом.

— Нет, нет, — помахивал рукой очкастый господин, — все равно бить мальчика нельзя!

Лавочник наклонился к мальчишке, взял его за плечо и подтолкнул поближе к господину.

— Ну-ка, скажи господину, плохо тебе у меня живется?

Мальчик отрицательно качнул головой.

— Хорошо я тебя кормлю?

Мальчик кивнул.

— Бью я тебя?

Мальчик снова покачал головой.

— В этом мы только что убедились, — усмехнулся Тоник.

— В чем вы убедились? Ни в чем вы не убедились! — хорохорился лавочник. — Вы назвали меня буржуйской свиньей. Меня! Я, сударь, бо́льший пролетарий, чем вы! Мне по субботам не к кому идти за получкой, у меня нет восьмичасового рабочего дня, я работаю, как вол, с шести утра до десяти вечера.

— И ученик тоже. Только вы получаете прибыль, а ему достаются одни затрещины, — вставил Тоник.

— Прибыль! А знаете вы, сударь, каковы налоги? — вознегодовал торговец, а разъяренная дама крикнула:

— Он их не платит!

— Конечно, сударыня, он не платит! — повернулся к ней торговец, а дама кричала:

— Большевики не платят налогов, налоги приходится платить нам! Понимаете вы это, темная личность?

— Знаете ли вы, сударь, сколько я плачу за аренду помещения? Об этом небось никто не спросит! — Лавочник нагнулся и осторожно потеснил людей. — Не топчите, пожалуйста, ящички… Собирай! — рявкнул он на ученика.

Перепуганная Анна, держа в руках картонку, стояла в толпе и со страхом наблюдала, что людей становится все больше и никто из них не сочувствует Тонику. На этой улице жили только торговцы, кустари и господа, рабочих здесь не было. С трепетом ища глазами заступника, Анна возложила надежды на господина в светлом костюме, который, кажется, старался быть беспристрастным. Анна протолкалась к нему и слегка потянула его за пиджак.

— Сударь, — сказала она, — лавочник-то ведь бил мальчика.

— Это нам уже известно, — строго ответил господин, окинув ее сквозь очки холодным взглядом. — А вы не мешайтесь в это дело.

Анна робко отошла.

Тоник улыбнулся ей спокойной и веселой улыбкой.

— Не бойся, Анна, — сказал он, подбадривая ее. — Они меня не укусят. Зубы поломают. Да и смелости у них не хватит. Буржуазия не дерется сама, она привыкла, что за нее это делают другие.

Кто-то презрительно засмеялся.

— Охота нам с тобой пачкаться! Вот мы тебе покажем буржуазию!

Над толпой взметнулись две трости, послышались ругательства.

Тоник уже терял терпение. Он выпрямился и шагнул вперед.

— Нет у меня времени с вами разговаривать, — проворчал он и правой рукой отпихнул одного зеваку, а левым локтем толкнул в грудь другого.

— Не выпускайте его! — крикнул сзади какой-то охотник драться чужими руками.

Тоник расталкивал людей направо и налево. Анна проталкивалась за ним; несколько раз ее ударили в спину.

— Пойдем! — сказал ей Тоник, когда они выбрались из круга, и взял ее за руку.

Они пошли вверх по улице. Кучка людей преследовала их. Разъяренная дама, единственная из всех, расхрабрилась настолько, что попыталась задержать Тоника. Она нагнала его, размахивая зонтиком. Тоник обернулся и поднял руку:

— Слушайте, дамочка, я в жизни еще ни разу не ударил женщину, но, если вы не отстанете, будет плохо.

Спутники дамы увлекли ее прочь.

Вдруг поредевшая толпа преследователей оживилась и разразилась торжествующими возгласами:

— Сюда, сюда, держите, не пускайте его!

Вверх по улице торопливо шли двое полицейских. Перед ними опрометью бежали трое юнцов:

— Сюда, сюда!

Тоник усмехнулся.

— Погоди, — сказал он Анне, — не бежать же нам от них.

И он остановился в ожидании. Через минуту полицейские и толпа догнали их. Господин в светлом костюме снова взял на себя инициативу.

— Я доктор Кетнер, министерский советник, — сказал он полицейским. — Я официально заявляю вам, что этот человек поносил республику.

Вскоре полицейские, Тоник с Анной, очкастый господин и лавочник уже шли