особо о себе не распространяться.

– А я приехал, почуяв золотую жилу. Ваша провинция нынче стал оплотом туризма. Людям все больше хочется романтики тихих мест. Клянусь, я их понимаю. Вы, кстати, знали Игоря Левина, прежнего владельца теперь уже моего гостевого дома? Говорят, он был здесь большой шишкой.

– Нет, – соврал Саша.

– Я видел его жену и дочку. Дочка – прелестная девица, мне близок типаж этаких вечных бледнолицых школьниц. Но вас как художника она б, наверное, не привлекла, ибо стандартна и несколько бесцветна. Держу пари, вам по душе рыжеволосые. Я убежден, все художники млеют от тициановских локонов.

– Брюнетки, – поправил Саша. – Мне по душе брюнетки, моя жена – темноволосая тоже.

– Говорят, прежний хозяин помер от инсульта, а ему было ещё жить да жить…

Туда и дорога, зло подумал Саше, припомнив его мерзкие ужимочки в адрес Лидии.

– Жена у былого хозяина та ещё хрычовка, – продолжал Виктор, Саша согласно ухмыльнулся. – Мне кажется, он от неё погуливал, а это у мужчин, возраст которых приближается к полвека, заканчивается, обычно скверно. Я после сорока лет почти окончил охотничий сезон и все больше думаю о душе. А вы слабы относительно женщин?

– Когда-то меня можно было назвать ловеласом, но потом я полюбил, – вино горячило Сашину голову, он стал забывать о намерении не распространяться о себе.

– Храните верность жене? Это ваша первая и единственная любовь?

– Вторая. Я не сумел жениться на своей первой любви. Эта женщина до сих пор будоражит мне сердце. Кто-то сказал, что мы любим лишь раз, а потом лишь ищем похожих. Что ж, пожалуй, верно.

– Обеим были верны?

– Физически да, но морально, пожалуй, только первой.

– Почему расстались?

– Она умерла.

– Какое несчастье, – сказал Виктор. Впрочем, Саша почему-то уловил в его интонации скорее насмешку нежели сочувствие. Или он пьян, и ему показалось? – А я вот так и не сумел сохранить верность жене. Меня околдовала женщина с глазами цвета моря при свете полной луны. О как! Я поэтичен, не правда ли? Это она меня сделала таким. Как-нибудь поведаю вам эту историю. Приятных снов, Саша. Я надеюсь, мы теперь друзья?

Вместо ответа Саша пожал Виктору руку.

Ты навсегда запомнишь

Вкус и сладость губ,

Как боязно и скромно

Объял тебя испуг.

Но тот испуг был странным,

Томил и возбуждал,

Безумным ураганом

Меж вами пробежал.

Глава 22

Вера чувствовала, что умирает. Она не была готова к этому. Она не была уверена, что к этому можно приготовиться.

Дни тянулись мучительно медленно, но ей хотелось продлить их ещё и ещё. Продлить до бесконечности.

Дни отравляла боль, но Вера хваталась за эту боль, растягивала ее и упивалась. Ей больно, а значит она жива.

Она должна любить орудие своего убийства – своего ребёнка. Она жива лишь его милостью. Ребёнку следует родиться на свет. Вера должна осуществить это и уйти. Уйти за ненадобностью.

Врачи сказали, что у неё родится девочка. Не все ли равно? Какая разница мальчик или девочка, если для Веры больше нет будущего? Может быть в этом причина того, что она никак не может привязаться к своему ребёнку и полюбить орудие своего убийства?

А вот и сам убийца, его-то Вера как раз любит. Хотя за что ей его любить? За его горящие серые глаза? За те немногие ласки и тепло, что он когда-то ей подарил? За свой портрет, где он изобразил ее столь прекрасной? Может быть беда в том, что любят человека ни за что, а вопреки?

У Веры так много времени об этом подумать. Но она не хотела об этом думать.

– Саш, я умру, – сказала Вера своему убийце.

Верин спокойный голос заставил Сашу ужаснуться. Он долгим взглядом поглядел на бледное худое лицо жены, и огонь в его серых глазах потух, затоптанный ужасом и отчаянием. Вера сгорбилась на койке, силясь подняться, но огромный живот тянул вниз. Саша отметил какие бледные стали у неё руки, будто когтистая лапка хищной птицы. Марысин изумруд, казалось, издевался, ещё больше нагнетая жути своим размером.

– Вера, – Саша несколько раз откашлялся и никак не мог продолжить говорить.

– Ты думаешь о ней? – Вера удивилась, что нашла в себе силы негромко горько посмеяться. – Я покидаю тебя, как и она.

– Вера, – глупо повторил Саша. – Перестань, ради Бога. Женщинам всегда так кажется перед самыми родами. Юля, Вадикова жена, просто вынесла всем мозг перед тем, как родить Арсения, – Саша запнулся, понимая, что зря упомянул Арсения, воспоминания о нем усугубят Верины мрачные мысли. – И ничего, нормально она родила. А она похудее тебя в бёдрах. Вера, все будет хорошо, я обо всем позаботился. Даже твоя маман осталась довольна. А ты ещё и толкуешь о смерти.

– Откуда у тебя деньги, Саша?

– Не бойся, я не убил и не украл. Я рисую картины одному богатому мужику для его гостевого дома. Он щедро платит. В принципе нормальный мужик, пообщались так мельком.

– Такой же нормальный как ты?

– Да, такой же нормальный как я, – с вызовом ответил Саша, оскорбившись. – Ты считаешь, что я ненормальный?

– Какие картины ты ему рисуешь? В своём стиле? Ты рисуешь своего мертвого брата? Свою мертвую… свою мертвую Лидию?

– Нет, – Саша сделал над собой усилие, чтоб ответить учтиво. Кровь в очередной раз закипела, но нужно себя обуздать, говорил себе Саша. – Я пишу для него морские пейзажи. Иногда достопримечательности. Вы с дочкой выпишитесь с этой богадельни я свожу тебя в гостевой дом на экскурсию и покажу свои работы, и ты поймешь, что они вполне стандартные. Я не собираюсь растрачивать свой талант и писать шедевры для какого-то гостевого дома, в котором к тому же еще воняет духом Вадикова тестя.

– Если я умру, ты изобразишь меня в этом состоянии?

– Вера, перестань. Я понять не могу… Ты это говоришь специально, чтоб вывести меня из себя?

– Нет, я просто не хочу, чтоб ты рисовал меня, когда я умру. Мне не нравятся твои картины.

Саша вдохнул в себя воздух. Поначалу он думал, что Вера попросту издевается, и позволял ей это. Но лицо жены не выражало насмешки или злобы. Оно было очень серьёзным, очень уставшим, очень безжизненным. Все, что Вера говорила ему было серьёзным. А говорит ли человек на своём