Прошло уже два месяца с того дня, как юноша из древнего мира оказался затянутым в нынешнее время. Политическая ситуация в Сиэтле-Такоме не имела аналогов в истории Америки. Повсюду было введено военное положение. Президент обладал неограниченными властными полномочиями, которые в Зоне осуществлялись через директора Управления безопасности, имевшего собственные силовые структуры и фактически обладавшего автономией по отношению к Сиэтлу-Такоме.

Хольта эта политическая конструкция отнюдь не радовала. Историк по образованию, он хорошо знал, что диктатура зачастую вырастает именно из присвоения полномочий при введении чрезвычайного или военного положения в кризисных ситуациях. Знал он и то, что передача всех силовых рычагов в руки президента была вызвана необходимостью, но все равно чувствовал себя неуютно. Особенно с учетом того, что с самого своего возвращения в коридоры власти слышал постоянные разговоры облеченных немалыми полномочиями людей, что новой политической реальности предстоит стать постоянной.

Президент Барбара Берг вовсе не утверждала, что объявленное военное положение должно стать постоянным. Но многие высокопоставленные чиновники, включая могущественного директора Зонального управления безопасности, смотрели на дело именно так.

Впрочем, независимо от личного отношения Хольта к проблеме восстановления демократии, в первую очередь следовало решить проблему заразы, поскольку в случае неудачи все остальные проблемы очень скоро могли оказаться неактуальными не только для страны, но и для всего мира. И самолет он покинул, чтобы запустить в действие свой план по решению этой проблемы.

Занятый по горло своими обязанностями и изучением политических приводных ремней, действовавших в новой администрации, Хольт постоянно выкраивал время, чтобы знакомиться с отчетами и видеоматериалами об адаптации гостя из прошлого, но до сих пор не имел возможности вернуться, чтобы увидеть его воочию.

То, чем команда психологов и психиатров занималась с молодым человеком, Хольт мысленно именовал «акклиматизацией» — приспособлением к новому, странному, незнакомому миру.

Доктор Сэмюэл Френкель, психиатр, поставленный Хольтом во главе «акклиматизационной» команды, ждал босса на посадочной полосе, прямо у трапа «ДС-3».

— Как наш гость? — осведомился Хольт в машине, когда они ехали к лабораторному комплексу.

— Делает успехи, — просиял Френкель. — Нынче утром мы узнали его имя — Та-Хин. Прорыв, несомненно, — но это только начало. К настоящему моменту у нас есть два существенных достижения. Установлено, что его язык — это архаическая версия науатля, наречия, на котором и по сию пору говорят в некоторых удаленных районах Мексики и которое известно некоторым ученым. В свое время он играл в Центральной Америке ту же роль, что греческий или латынь в Европе. Ну а еще мы успешно провели операцию по внедрению в его мозг чипа памяти.

— Это увеличило его языковые способности?

— Не напрямую. Изначально чип был разработан не для облегчения усвоения иностранных языков, а для ослабления потери памяти при болезни Альцгеймера. Но мы усовершенствовали его, обогатив словарем современных понятий, используемых как в нынешнем языке науатль, так и в английском. Гораздо легче учить язык, если ты уже располагаешь словами, и тебе надо только расставить их в правильном порядке. Сейчас он уже может самостоятельно составить несколько базовых фраз. Наш специалист по языковому поведению считает, что наш подопечный уже владеет английским на уровне трех-четырехлетнего ребенка.

Френкель посмотрел на Хольта.

— Правда, некоторые сомневаются, стоит ли вообще обременять его изучением английского, если с ним можно общаться с помощью пиджин-науатля[29].

— Сэм, в условиях нынешнего кризиса может получиться так, что знатоков науатля вообще не окажется под рукой. А даже если таковые найдутся, это вопрос, будет ли у них время на истолкование его фраз. Да и словарный запас в этом языке ограничен. Это древний язык, чудом сохранившийся в современном мере, архаичный и трудноприспосабливаемый к нынешним реалиям.

— Одна из самых сложных задач, с которыми мы сталкиваемся, — продолжил Френкель, — это привить ему представление о прошлом, настоящем и будущем, о существовании исторического процесса. Ему это просто трудно вообразить. Он прибыл к нам из общества, в котором за всю его фиксированную историю существенно ничего не менялось. Собственно говоря, после его рождения его мир оставался почти что неизменным на протяжении еще пяти сотен лет, до появления испанских конкистадоров, завоевавших ацтеков. Заставить его понять, что мы люди из будущего и что он совершил путешествие во времени, — это серьезная задача.

— Проявляет он к чему-нибудь интерес? Секс, еда, телевидение?

— Его очень интересуют игры.

— Какие игры?

— Игры в мяч, все их разновидности: бейсбол, футбол, баскетбол, даже теннис. Показывая две разные игры одновременно, мы смогли установить, что больше всего ему нравится футбол; за ним вплотную следует баскетбол. И чуть ли не случайно узнали, что его привлекает и новая, любительская игра, именуемая кикболом. Короче говоря, игры в мяч интересуют его больше всего прочего.

— И телосложение у него атлетическое. Исключительная мускулатура, — протянул Хольт. — Интересно.

Френкель прокашлялся:

— Некоторые у нас любопытствуют, для какого рода миссии парнишка предназначается.

А вот это доктору знать было ни к чему, тем паче что эта миссия еще была на стадии обдумывания.

— Мы еще не готовы об этом объявить. Что еще можете о нем рассказать?

— Самое трудное — это завоевать его доверие. Хотя анатомически мы такие же, как он, во всем остальном мы для него совершенно чужие. Многие у нас считают, что с ним надо контактировать интенсивнее.

— А ваше мнение?

Френкель ответил после недолгой паузы:

— Я лично думаю, что мы в патовой ситуации. Он наш пленник, сидит взаперти, не может пойти куда хочет, зависит от нас в части еды и воды. Мы держим его в помещении, где слишком много зеркал. Видеть других позволяем по большей части сквозь толстый плексиглас, еду и питье подаем в отверстие в двери.

Насчет остального здешнего мира ему достоверно известно только то, что одна стена его узилища способна показывать меняющиеся картины и сцены. Мы стараемся постепенно приучить его к нашей действительности — показываем города, машины и все такое. Когда экран, который Та-Хин принимал за стену, включился впервые, он бросился на него.

— Пытался бежать?

— Во всяком случае, покинуть комнату. Согласно вашим указаниям, когда он развязан, никто не вступает с ним в персональный контакт и из занимаемой комнаты его не выпускают. Вы сами сказали, что к нему надо относиться как к золотому запасу в Форт-Ноксе[30]. — Френкель покосился на Хольта.