— Потому что у его друга Моссе будут неприятности, если он скажет, что делал, — сказал Мириам.

— Потому что он слишком упрямый, — сказала Юдифь, глядя на старшего сына с любовью и раздражением.

— Эти причины кажутся очень правдоподобными, — сказал Исаак. — Натан, какая из них верная?

— Если все знают, почему я делаю все так, — сказал в бешенстве мальчик, — то с какой стати мне говорить?

Он вскочил из-за стола и выбежал из столовой. Исаак поднялся и пошел в кабинет. Сел в массивное резное кресло, положив руки на колени, и попытался изгнать из головы посторонние мысли. Что заставляет людей вести себя таким образом, который представляется очень странным, однако человек не удивляется, что его сын в восьмилетнем возрасте повел себя так же?

Чего они боятся больше быстрого и неминуемого незаслуженного наказания? Насмешки тех, кто не верит им? Угрызений совести из-за предательства. Унижения гордости, сопровождающего оправдание? Или чего-то еще? Пока что ответа Исаак не находил. Наконец он встал и вышел во двор. Дом был сонным; ничто живое не шевелилось, кроме кошки, подошедшей и потершейся о его ноги.

— Ты знаешь? — спросил он. — Ты, которая не унизится до того, чтобы оправдываться перед каким бы то ни было судом?

Но ответом кошки было вопросительное «мяу», и каким бы мудрым оно ни было, его пониманию не способствовало нисколько.

Врач спокойно взял свой посох, пересек двор и открыл ворота. Пошел по хорошо знакомым улицам гетто к воротам и разбудил дремавшего на посту привратника.

— Иаков, если кто-то будет искать меня, — сказал он, — то я иду навестить заключенного в епископской тюрьме. Скоро вернусь.

Привратник зевнул и ответил кивком, забыв, что врач не может этого увидеть, но Исаак уже шел через площадь, постукивая посохом.

— Лука, — оживленно заговорил он, как только его допустили к заключенному, — почему вы отказываетесь защищаться? Слишком горды, чтобы оправдываться?

— Не понимаю вашего вопроса, сеньор Исаак, — ответил Лука. — Я не гордый. Гордиться мне нечем.

— Все знают, что вы обладаете способностью нравиться людям своими речами и манерами, — сказал Исаак. — Это может быть источником гордости.

— Я бы гордился этим, будь это так, — заговорил Лука, — и если б научился этому благодаря упорной работе и уму. Некоторые люди кривят лица и не могут улыбнуться без того, чтобы улыбка не выглядела угрожающей. Стоит ли им гордиться способностью вселять страх в сердца? Думаю, нет. Это случайность, не мастерство.

— Тогда, может, защищаете кого-то своим молчанием, — сказал Исаак. — Ваша защита причинит зло кому-то, кого вы уважаете?

— Кого? Может мое молчание помочь Рехине или Ромеу? Кто еще помогал мне здесь? О ком еще мне беспокоиться?

— Может быть, защищаете кого-то на Мальорке, — сказал Исаак. — Мать, отца или другого родственника. Учителя.

— Им ничто не может помочь, сеньор Исаак, — ответил Лука. — Или повредить.

— Тогда не считаете, что мы поверим правде, услышав ее от вас, — сказал Исаак.

— Сеньор Исаак, если б я знал правду, то прокричал бы ее с высокой крыши. Но я не могу сказать того, чего не знаю, а когда не знаешь правды, ты не можешь даже солгать. Вот и все. Больше мне сказать нечего.

Врач взял посох и покинул тюрьму в глубокой задумчивости. Он сосредоточился на ответе Луки. Человек не может солгать, если не знает правды. Без правды, направляющей его в обманах, он может лишь спотыкаться в смятении. Не успел он продвинуться дальше в этих размышлениях, как услышал топот бегущих в его сторону ног.

— Господин, — негромко сказал Юсуф, — думаю, наш пациент готов говорить с вами, если вы придете.

— Все хорошо? — спросил Исаак.

— В голове боль, но ведет он себя так, как мы надеялись, — ответил Юсуф.

Вынужденный довольствоваться этими словами, которые можно было истолковать многообразно, Исаак пошел с учеником к дому Ромеу.

— Папа, мальчик не может совершенно ничего вспомнить о вчерашнем вечере, — сказала Ракель. — Я сказала ему, что он ударился головой и должен лежать спокойно.

— Давно он проснулся? — спросил врач.

— На сей раз недавно, — ответила Ракель. — Он проснулся было на минуту, выпил воды, пробормотал что-то неразборчивое. Потом заснул снова. Мы подождали немного, что будет дальше, прежде чем звать тебя. Потом он опять проснулся с сильной жаждой и способностью говорить.

Мальчик лежал тихо, с открытыми глазами, обозревая все в комнате. Исаак сел на стул у кровати и прислушался к его дыханию.

— Как тебя зовут? — спросил Исаак. — Мы не можем больше называть тебя просто мальчиком, раз уже общаемся с тобой.

— Томас, — ответил он.

— Скажи, Томас, как себя чувствуешь, — попросил Исаак. — Я врач, нахожусь здесь, чтобы помочь тебе поправиться.

— Голова болит, — сказал Томас.

— Сколько моих пальцев видишь? — спросил Исаак, убрав указательный, средний, безымянный пальцы под большой и подняв руку.

— Один, само собой, — ответил мальчик. — Но как вы можете это делать? Вы же не видите, так ведь? Вы слепой.

— Верно, слепой, — сказал Исаак, — но достаточно умный, чтобы знать, сколько пальцев поднял. Если ты сделаешь то же самое и спросишь меня, я не смогу ответить, если не дашь ощупать твою руку. Вот тогда буду знать. Прошлой ночью я ощупал твою голову и определил не хуже любого зрячего, что случилось с тобой. Ты знаешь?

— Ударился, — неуверенно ответил мальчик.

— Знаешь как? — спросил врач.

— Нет. Упал? Сеньора сказала, что моя одежда была мокрая, поэтому мне дали чистую рубашку, и я могу оставить ее себе.

— Какая сеньора?

— Темноволосая.

— Это моя дочь, ее зовут Ракель. Другая сеньора дочь Ромеу, ее зовут Рехина. Это дом Ромеу. Знаешь кого-нибудь в городе?

— Знаю Юсуфа.

— Юсуфа все знают, — сказала Ракель.

— Что случилось со мной?

— Кто-то ударил тебя по голове, возможно, дубинкой. Потом бросил тебя в реку.

— Папа, — сказала Ракель, — это слишком жестоко.

— Почему он ударил меня? — спросил мальчик. — Я знаю его?

— Не думаю, что знаешь, — ответил Исаак. — Но ты видел его однажды, очень темной, дождливой ночью, под мостом.

— В тот день я приходил в Жирону, — заговорил мальчик неожиданно усталым голосом. — Искал моего дядю. Я залез под мост укрыться от дождя, хотя там было очень грязно. Он ударил меня, обругал и вытащил нож. Потом вылез и убежал.

— Убежал? Как мальчик?

— Да. Это был мальчик — постарше меня, может быть, даже старше Юсуфа, но не взрослый.