Мысль о том, что старая и страшная Елизавета погубила молодую и красивую Марию из банальной бабской зависти, не выдерживает никакой критики. Во-первых, к концу жизни Марии неизвестно, которая из двух королев выглядела старше и непривлекательнее: условия заключения и малоподвижный образ жизни сильно сказались на внешнем виде и здоровье Марии. Во-вторых, никто так не боролся за жизнь и свободу шотландской королевы, как Елизавета. Ей совершенно не был нужен прецедент свержения, осуждения и казни суверенного монарха, потому что под ней престол тоже ощутимо качался. Католические заговоры сопровождали ее всю жизнь. А тут еще папа римский выпустил буллу, согласно которой тот, кто убьет королеву-еретичку, не преступник, а, наоборот, молодец, и все грехи ему будут отпущены. Заговоры начали плодиться, как грибы после дождя, причем не только внутри Англии, но и с континента начали пачками прибывать лица духовного звания с намерением вести антипротестантскую пропаганду, а также подстрекать англичан к свержению и убийству королевы. И отовсюду торчали уши Испании, военная интервенция с ее стороны совсем не исключалась. Этим заговорам находящаяся в заключении Мария Стюарт способствовала не только одним своим существованием, но и активными действиями. И в конце концов вопрос встал ребром: или одна, или другая.

Елизавета это отлично понимала, тем более ее советники (прежде всего Сесил) умоляли ее покончить с Марией, пока не началось. Но она стояла насмерть. Первое время Елизавета постоянно наезжала на шотландских лордов, требуя принять Марию обратно и восстановить на троне. А то, говорит, денег больше не дам. Устрашенные такой перспективой, лорды плакали, рвали на груди камзолы, но тем не менее забирать себе свою королеву наотрез отказывались. Даже предъявили знаменитые «Письма из ларца», которые демонстрируют шашни Марии с Босуэллом и ее виновность в убийстве Дарнли. По мнению лордов, упомянутые письма полностью оправдывали их действия – мол, как тут не свергнуть королеву, когда от нее один бедлам, попрание моральных ценностей и осложнение криминогенной обстановки?

Знамениты эти письма тем, что ни черта не понятно, в какой мере они подлинные, а в какой – подделка. Джон Гай говорит о том, что по крайней мере часть писем подлинная, но фрагменты искусно подогнали друг к другу, чтобы создать нужное впечатление. Я не очень понимаю, как это возможно. Если сложить листы не так, как они следовали друг за другом изначально, будет сразу видно. Дописать нужные фразы, подделав почерк Марии? Так ведь Елизавета и подлюга Сесил, которого хлебом не корми, элем не пои, дай только опорочить и погубить несчастную женщину, велели провести тщательную экспертизу, причем особое внимание уделяли именно почерку. Они не хотели принимать от шотландцев какую-то фальшивку, состряпанную на коленке, и на ее основании обвинять помазанного монарха.

В общем, разбирательство длилось долго, и по сей день к «Письмам из ларца» у историков остаются серьезные вопросы. Джон Гай тщательно исследует временные и фактические нестыковки, заставляющие заподозрить фальшивку. Мне как простому читателю довольно трудно следить за ходом исследования и удерживать в голове противоречия между мелкими фактами, так что я готова верить автору на слово. Но с одним его доводом я бы поспорила: мол, Мария находилась тогда-то там-то и поэтому не могла отдать приказ об убийстве Дарнли – значит, она невиновна. Да кто же отдает такие приказы напрямую! Наверняка и Екатерина II не отдавала прямого приказа об убийстве Петра III. И Французская Волчица Изабелла лично не приказывала убить своего мужа, английского короля Эдуарда II. И Генрих II Английский не приказывал убить Томаса Бекета, он просто крикнул в пространство: «Как же он меня достал-то, господи! Избавит меня кто-нибудь от него, а?» И его услышали, и Бекета убили. Но не просто потому, что услышали эту фразу, а потому что сказано было не на эмоциях, все знали, что на самом деле это и есть подлинное желание короля. Так вот и здесь. Марии со всех сторон была выгодна смерть второго мужа, и она совершенно точно желала его устранения, даже если сама участия не принимала. А ее дальнейшее поведение в отношении главного подозреваемого ставит ее на одну с ним доску, тут уж ничего не поделаешь.

Мария оставалась в заключении девятнадцать лет. Все это время, как я уже сказала, заговоры следовали один за другим. Мария делала много такого, за что простой подданный английской королевы давно бы уже лишился головы по обвинению в измене. Она морально и финансово поддерживала католических мятежников. Ей позволялось пользоваться своими доходами вдовствующей королевы Франции, так что деньги у нее были. Правда, она не хотела тратить их на свое содержание в плену – пусть тратятся те, кто ее сюда посадил. Что понятно и логично. В письмах она рассуждала о том, что тиран должен быть немедленно убит. Всем было понятно, кого она имела в виду, но ничего ей за это не было: может, она просто отвлеченно рассуждает о библейских сюжетах.

Она, как могла, стимулировала английских подданных к борьбе за смену власти и с энтузиазмом впутывалась в их заговоры, забывая о всякой осторожности. Например, когда благодаря стараниям бывшего испанского посла возник заговор – герцог Норфолк должен жениться на Марии, после чего испанские войска вторгаются в Англию, сажают эту парочку на престол, и они правят под мудрым руководством испанского короля, – Мария тут же с восторгом согласилась с этим планом, послав Норфолку заверения в любви. Заговор был раскрыт (спецслужбы Елизаветы работали отлично, спасибо Сесилу и Уолсингему), Норфолк был казнен. Марию не тронули, хотя все давно понимали, что с ней пора покончить. Да, страшно. Но выхода просто уже не было. И Мария любезно помогла своим врагам, впутавшись в заговор Энтони Бабингтона, а Фрэнсис Уолсингем поймал ее на горячем. Джон Гай пишет, что вряд ли Бабингтон был агентом-провокатором Уолсингема. Скорее всего, это был просто романтически настроенный молодой человек недалекого ума, мечтавший о славе. Он написал Марии письмо о том, что вместе со своими друзьями готов совершить убийство Елизаветы и ждет только ее, Марии, согласия. Она и ответила, что согласна на то, чтобы «работа» была сделана. Тут-то мышеловка и захлопнулась, потому что вся переписка давно была в руках Уолсингема.

Кстати, Елизавета незадолго до этого сделала еще одну попытку спасти непутевую родственницу. Она написала уже взрослому сыну Марии Якову VI и попросила взять маму себе в соправители: мол, будете формально вместе править, а ты будешь за ней присматривать и сдерживать ее идиотские порывы. Яков опешил: «Да вы че, теть Лиза?! На кой черт она мне сдалась?» Потом от любящего сыночка прибыл посол и мягко намекнул, что если Мария скончается в заключении от естественных причин, Яков скандал поднимать не будет. Ну так, выразит протест для порядка – и на этом все. Елизавета возмутилась, послала посла, но сама все чаще задумывалась на эту тему. И жаловалась окружающим на непонятливость Эмиаса Паулета, тюремщика Марии, который – будь он по-настоящему верным слугой своей королеве – давно бы мог пленницу по-тихому придушить. Паулет услышал, возмутился, послал королеву туда же, куда она до того послала посла, заявил, что он не убийца и пусть его во все это дерьмо не вовлекают. Пришлось действовать по закону и на глазах у общественности.

Юрисдикцию суда Мария сначала отрицала: английский суд не может судить суверенного монарха. Ей бы твердо стоять на этом, тогда, может, удалось бы развалить дело, вынуждая Елизавету искать другое решение. Но нет, в конце концов под давлением она согласилась ответить перед этим судом. Гай пишет, что Мария держалась на судебном заседании очень хорошо. Но я бы сказала, что держалась она как могла. Сначала просто отрицала предъявленные обвинения. Потом, когда огласили письма Бабингтона и ее ответы, сделала совершенно безумное заявление о том, что письма рассматривать надо не вместе, а по отдельности – тогда, мол, станет ясным невинное содержание ее корреспонденции. Мало ли о какой «работе» она писала, че сразу убийство-то! Уж не знаю, в чем она таким образом пыталась убедить судей – в том, что хотела поручить Бабингтону и его подельникам потолки побелить или полы помыть, что ли? Скорее всего, просто использовала любую возможность оправдаться, хотя и была загнана в угол.