— Как когда. Иной день Дуня, а то и я. — Маша придвинула чашку с наваром чаги на край стола, чтоб Кате не тянуться.

— А у Степы какие обязанности? — опять спросила Катя, не рискуя улыбаться.

— И мне дел хватает! — воскликнул Степа. — Дрова напилить, наколоть, воды натаскать, печку растопить, за хлебом в очередь сбегать. — Он почему-то немножко смутился, покраснел. Маша поддержала брата — посмотрела на него с затаенной лаской.

— В этом мы с Дуней забот не знаем. Все он. А работает-то не меньше нас. Только ночных у него не бывает, ну зато другая работа провертывается…

Маша не стала вдаваться в подробности, что это за "другая работа", потому что Степа глянул на нее както неожиданно резко, словно хотел, чтобы она остановилась на этом.

— Ну, вам счастливый путь, а мне пора. Всем там, Машуха, поклон. Степа перевернул чашку вверх дном и встал. Он нахлобучил шапку-ушанку, надел полушубок и скрылся.

— А хлеб на обед взял, Степашка?! — крикнула вдогонку брату Маша. Но дверь хлопнула, и тот уже не откликнулся. — Он у нас скорый, как огонь, с теплотой в голосе сказала Маша и, раскинув на уголке стола платок, начала собирать в него харчи на дорогу.

2

— Перво-наперво не спешить, Катя, — рассудительно сказала Маша, когда они вышли из ворот. — Дорога неблизкая. Постепенно, полегоньку, помаленьку. Шаг за шагом… Мама у нас так говорит.

Город просыпался нехотя, с натугой. Проползла подвода. Колеса подмерзли, не крутились, чиркали о мостовую с визгом, с искрами. Встретились женщины с коромыслами и ведрами на плечах. У водоразборной будки — звяки жести, ворчание и плеск струи, рвущейся из трубы. У хлебных лавок чернеют изогнутые дугами очереди. На спинах у людей крупные цифры, выведенные мелом. В городе нехватка хлеба. За пайками встают чуть не с вечера. Стоят молча, но уже не подавленно, как попервости, а с угрюмым ожесточением.

Маша и Катя — как две сестры. Маша в пимах, полушубке и в шали. И Катя тоже. Свою жакетку и шляпу, ботинки и чемодан Катя оставила у Маши. Одежда ее не по погоде, сибирская зима не шутит. Волейневолей пришлось залезть в чужую одежду, ъ Дунину.

Договорились идти медленно, а на самом деле шагали быстро: подгонял пронзительный ветер, бивший в спину, и нетерпение скорее оказаться за городом, в окружении деревьев, покрывшихся куржаком. Шли молча, думали каждая о своем. Маша прикидывала, как лучше, поудобнее устроить Катю в Лукьяновке.

Дом у отца хоть большой, с пристройкой, а прогнил насквозь, скособочился. Своей семьей с горем пополам жить можно… Катя хоть гостья нежданная, а все-таки гостья… Из самого Петрограда. И, видать по всему, не из простонародья. Не очень-то привыкла к неудобствам…

В мыслях Кати — Акимов. Снова и снова прикидывала она, что же могло приключиться с ним! Вспоминалась облава на пристани… Тайный полицейский агент из Петрограда… Придают Акимову, видно, большое значение… Не пощадили ни средств, ни сил… Неужели жандармерии удалось раскрыть весь замысел с побегом Акимова? Ведь об этом никто не знал, кроме нее и еще трех человек, самых верных, самых испытанных.

За городом Катю и Машу сильнее обдало студеным ветром. Он свистел, дымил снежной порошей, гнал по равнине последние, редкие листочки с кустарников.

Девушки спрятали лица в воротниках полушубков, зашагали быстрее. Как только дорога скрылась в лесу, ветер угас, даже макушки деревьев стояли не шелохнувшись. Стена плотного леса преграждала путь ветру.

— Ну, тут совсем другой Федот, — усмехнулась Маша, откидывая воротник полушубка.

— Тут хорошо. А то я уж испугалась. На ветру и дышится как-то тяжело, сказала Катя и размотала шаль, опуская ее концы на грудь.

Они не успели насладиться тишиной и покоем, царившим в лесу, как вдруг услышали позади себя приближающийся цокот копыт о застывшую землю. Уж не догоняют ли их? Переглянулись, остановились, чуть сторонясь на обочину дороги. В ту же минуту из-за поворота показались двое верховых. Маша приняла их за солдат, скачущих куда-то по казенным делам. Но у Кати глаз на этот сорт людей был более наметан. "Полицейские", — без ошибки определила она. Ей захотелось хоть несколькими словами перемолвиться с Машей — как вести себя, если они начнут расспросы. Но Маша отвернулась и во все глаза смотрела на приближавшихся верховых. Они в длинных шинелях, в серых папахах, с шашками на ремнях, в сапогах со шпорами. Морды красные, с просинью, как медь с полудой.

Верховые поравнялись с девушками, осадили коней.

— А кто такие и куда следуют? — окидывая придирчивым взглядом Катю и Машу, как о ком-то постороннем спросил один из полицейских.

— Типографские работницы. К родителям в деревню идем, — ответила Катя.

— По какой причине?

— Рука у меня повреждена, а подружка отпросилась со мной. Куда ж я однорукая-то? — Маша кивнула на свою руку, обмотанную шерстяной тряпицей, Полицейские посмотрели друг на друга, потом перевели взгляды на девушек.

— Документы имеются? — отпячивая обветренные мясистые губы, спросил полицейский.

— А как же! Вот, — поспешила Катя и, засунув руку под полушубок, достала пропуск умершей Машиной подруги. Подала свой пропуск и Маша.

Толстогубый полицейский покрутил картонки перед глазами, не спеша передал их товарищу. По всему чувствовалось, что грамотешки у него не хватает, чтоб раскусить такую премудрость, как типографский пропуск. Второй полицейский, наружностью поприветливее и возрастом помоложе, вскидывая глаза на девушек, всматривался в фотографические карточки.

— Ну и заляпали же тебя, Кандрашина. Ни глаз, ни рожи! Одним словом, не то поп, не то попадья, не то попова дочка, — развеселился полицейский.

— Уж такая у нас работа, господин офицер! Без краски газеты не напечатаешь, — сказала Катя, стараясь смотреть на полицейского исподлобья, чтоб не раскрылось каким-нибудь образом несовпадение ее облика с обликом умершей девушки. Полицейскому польстило, что назвали офицером. Он даже приосанился после этих слов.

— Вестимо, — солидно отозвался толстогубый с видом человека, посвященного во все тайны типографского дела.

— Возьмите-ка, — почти кинул- пропуска молодой полицейский. И, пришпоривая своего коня, поскакал дальше. Толстогубый поспешил за ним.

— Небось дезертиров ловят, а нас любопытства ради остановили, — сказала Маша.

— Каких дезертиров? — не поняла Катя, занятая совсем другой мыслью. Ей вспомнилось вчерашнее предупреждение пана Наспмовича относительно новых облав вследствие тревожного состояния в городе, и встречу с полицейскими она именно так и оценила: видать, сильно их прижало, если они даже прохожих на тракте останавливают.

— Каких дезертиров? Самых обыкновенных, Катюша. Мобилизации-то ни на один день не прекращаются.

Скоро до подростков и стариков черед дойдет. Отец наш безвылазно в тайге живет, рассказывает: тайные землянки в лесах появились. Прячутся!