Он приблизился, с нетерпением ожидая ответа.

Начала, боясь сбиться:

– Вы всеми правдами и неправдами стараетесь оплатить мои расходы, связаны они с путешествиями во времени или нет, я периодически живу у вас, вы меня лечите. Даже в ресторан сводили, чтобы подбодрить, чтобы я, как вы выразились, набралась впечатлений, – и добавила с сарказмом:

– Не хотите же сказать, что Игорь Вильянов, пользовался таким же расположением вашей светлости?

– Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом! – Государь театрально возвел руки к потолку и беззлобно усмехнулся, процитировав Грибоедова.

– Я, может, и наивная, но не дура, – сказала я, будто подтверждая этим справедливость своих выводов и его слов.

Государь подошел совсем близко и ободряюще взял меня за плечи.

– Нет, Эля, ты далеко не дура. Но боюсь, не совсем верно истолковала мои мотивы. Они куда менее благородны.

Моментально подняла голову и посмотрела в лицо Государя, с замиранием сердца ожидая ответов на свои мысли.

– И моя главная ошибка в том, что я дал тебе слишком много времени, чтобы оправиться от нападения тех двух подонков.

На секунду в кабинете воцарилась гробовая тишина. Я старалась осмыслить услышанное, ища ответ в глазах некроманта.

Другими словами, странное поведение Государя в последние недели – это ненавязчивые ухаживания мужчины, который не желает напугать или еще больнее ранить и без того затравленную насильниками девушку? То есть не что-то вроде отцовских опеки и внимания?

– Вы хотите сказать… – прошептала я не веря, – что…

Его глаза жарко, призывно блеснули.

– Да, теперь ты все правильно поняла, – прошептал он, наклоняясь ко мне.

В единый миг жгучее влечение, горячее дыхание, нетерпеливые объятия, страстная нега, томительная нежность – все слилось в этом долгожданном жадном искреннем поцелуе.

На секунду я вынырнула из пленительного омута, тяжело дыша. Мне отчаянно хотелось больше нежности, ласкового внимания, осторожности касаний. Он понял меня без слов. И я испила желаемое до дна.

***

Я чувствовала себя опьяненной. Опьяненной счастьем и желанием. Мои пальцы переплелись с его пальцами; дышали мы в унисон, как один человек; сердца бились слишком часто, но медленно стихали, отпраздновав вспышку страсти. Я приходила в себя на его груди. Пыталась начать думать, но в голове было безмятежно пусто.

Так мы и стояли, обнявшись, посреди кабинета, не находя ни сил, ни желания оторваться друг от друга.

– Элька.

– Ммм, – неохотно вынырнула я из блаженного забытья.

– Тебе рот прополоскать не надо?

– Что? – я отстранилась от Государя.

Умеет же человек кайф обломать.

– Вы снова издеваетесь?

– Я? Издеваюсь? Кто из нас не любит поцелуи: ты или я?

Чтобы сгладить момент, Государь вновь привлек меня к груди. Я облегченно выдохнула.

– То-то же! А то пойду и умоюсь назло кому-то.

– Брось, мое мужское самолюбие, можно сказать, замерло в ожидании фиаско.

– Вы произнесли слова «мое самолюбие» и «фиаско» в одном предложении? – тут уже я улыбнулась от души. – Мир скоро рухнет, не иначе.

– Эль, – голос Государя стал серьезным, – прекращай ко мне на вы обращаться.

Я довольно прищурилась:

– А если оговорюсь?

Мы дружно рассмеялись, вспомнив разговор в машине.

– Мне тебя уговаривать? – мужчина приподнял мой подбородок и заглянул в лицо.

Его глаза, потемневшие от удовольствия, скулы, четче проступившие от улыбки. Но что в лице Государя такого? Какой мимический жест дал понять, что его смущает мое упорное выканье? Наклон головы, чуть опущенные ресницы, глаза, на секунду отведенные от моего прямого взгляда?

Государя? Что-то? Может смутить? Чудны дела твои, Господи!

– Постараюсь, но ничего не могу обещать, – скромно прошептала я.

– Ага, и это, значит, я тут издеваюсь, – хохотнул Государь.

– Горан Владиславович, а вы самокритичны, – ангельским голосом подлила я масла в огонь.

– Ну, все, берегись! – не выдержал Государь и использовал запрещенный прием, закрыв мне рот поцелуем.

Земля, ушедшая из-под ног? Головокружение? Взмывание в небо? Теперь-то я знаю, что все эти ощущения – правда, а не выдумки впечатлительных особ. А с ним – правда даже не по отдельности, а одновременно.

Я с наслаждением продолжала таять и теряться в пространстве и времени, когда Государь прошептал, на миг оторвавшись от моих губ:

– Эля, девочка моя, так как меня зовут?

– Георгий, – быстро ответила я, лишенная законного с сегодняшнего дня наркотика, в надежде на новую дозу.

– А короче?

– Горан.

В награду за правильный ответ мои губы снова обжег упоительный поцелуй.

И снова перерыв на несколько секунд.

– А как ко мне нужно обращаться, когда мы одни?

– Ты.

– Ну наконец-то!

Чувствую губами его улыбку, его дыхание обжигает, и я получаю новый поток ласк и объятий.

– Пытки поцелуями это негуманно, – глубокомысленно выдаю я, сидя на стуле, краснея и глядя в пол и одновременно на свои сапоги.

– Зато очень эффективно, – поддел Горан.

Он стоял совсем рядом, спиной к столу, опираясь о край руками.

Я вовсе не кокетничала с выканьем. Мне действительно сложно называть на ты человека, который старше. Воспитание проклятое. Местоимение дается с таким трудом, что буквально приходится себя ломать. Не удивляйтесь. Первых тараканов в наши головы запускают родители, именуя их воспитанием. Когда взрослеем, насекомые головного мозга фанатично мешают нам преодолевать барьеры, которые воздвигло еще в детстве желание быть хорошими, правильными и вызывать одобрение мамы с папой.

У меня вот такой пунктик. Поэтому обращение «Горан, ты» давалось с огромным трудом. Я объяснила причину своих причуд, и мужчина, как ни странно, понял.

Хлопнула дверь в секретарской. Я подскочила, как ошпаренная кошка, и в момент оказалась на приличествующем деловому общению расстоянии от Государя.

Но это не единственная проблема. У меня горели щеки и блестели глаза. Я это знала, и Горан видел. Нетерпеливый стук в дверь кабинета. Надо выпутываться.

Когда Горгона, она же Ольга Витальевна Левиц, открыла дверь без разрешения войти, ей пришлось испуганно прикрыть ее снова. Потому что именно в этот момент Государь стукнул кулаком по столу так, что с телефона с грохотом упала трубка, ударившись об пол.