Оказавшись напротив корейца, Артаков дважды выстрелил тому в сердце. Кан рухнул на палубу. Григорий произвел еще один выстрел. В голову.

Взглянул на Кумати:

– С этим порядок, босс!

Японец махнул рукой:

– Теперь займись Матерым и его посудиной! Потом спускайся в трюм, где наш верный Че уже наверняка приготовил настоящий японский завтрак.

Капитан яхты поклонился:

– Конечно, босс! К вашему прибытию все готово.

– Вот и отлично. Иди, Григорий!

Артаков кивнул.

Прошел к борту. Матерый находился в рубке за штурвалом, часто опуская голову, глядя на трап. Кан должен был уже появиться. Но почему-то задерживается. Не иначе, деньги считает. Он такой дотошный. Чужого не возьмет, но и своего не отдаст. За копейку горло перегрызет. А передать Кумати должен не копейки, а весьма круглую сумму. Наклонившись в очередной раз, Матерый увидел спускающегося по трапу… Артакова. Забыл, что ли, чего из вещей заложников?

Григорий перепрыгнул на катер, подошел к рубке:

– Как дела, Коля?

Матерый удивился:

– Что за вопрос? Где Кан?

Артаков головой указал на палубу яхты:

– Там!

– Чего не спускается?

– Не может!

– Как это не может?

– Он мертв, Коля!

– Что??? В смысле… мертв?

Артаков спокойно произнес:

– Я убил его!

– Но… но… почему?

Матерый выглядел растерянным.

Но не напрасно к нему прилипла кличка Матерый. Николай Матвеев мог, когда проявлялась угроза жизни, быстро сконцентрироваться, дабы отразить эту угрозу. Вот и сейчас, изображая крайнее удивление, он незаметно для Артакова вытащил из накладного кармана брюк тонкую самодельную заточку.

– Почему, Гриша? Ведь мы же все вместе парились на одной зоне. Или забыл? Корешами были? Я тебя подыхающим в сопках нашел. Домой притащил, с того света, можно сказать, вытащил, отходил, кормил, поил. С Кумати познакомил. И Кан всегда был рядом. Он же тебе, как брат… был! Как же это ты его? И за что?

Артаков на мгновение расслабился, уверенный в том, что Матерый ничего не сможет против него сделать.

– Да, Коля, и ты и Кан были мне, как братья. Но… жизнь меняется. Поверь, Матерый, я не хотел убивать Виктора.

– Ты выполнял приказ Кумати?

– Да!

– А тот отдал подобный приказ, чтобы не платить «бабок»?

Артаков вздохнул:

– Не все так просто. Если бы дело касалось одних «бабок», вы уже плыли бы обратно в бухту. Но дело не в деньгах. Ваша с Каном беда в том, что вы видели тех, кого перевезли на яхту.

– Но я никого не видел. Я не знаю этих людей. Лишь то, что мужик и баба.

– Вот именно, Коля, мужик и баба!

– Неужели Кумати считает, что я стану болтать о том, как выходил в океан, нарушая границу? Я не враг себе. Да и клиенты ваши мне по херу. Не видел я никого, и баста.

Артаков облокотился о пульт:

– Я не знаю, Коля, что считает Кумати, и мне без разницы это.

– Что ж тогда медлишь? Давай, мочи братана. Мочи того, с кем делил корку хлеба. Кумати заплатит за это. Но и тебе недолго жить, Гриша, попомни мои слова. Раз Кумати начал избавляться от свидетелей, то уберет всех. Слышишь? Всех! Тебя в том числе. Ему нужны мужик и баба. Всех остальных он рано или поздно пустит в распыл. Ты лучше прикинь, пока стоишь здесь, в рубке катера. А не стоит вместе рвануть к берегу? В нейтральных водах он нас не догонит, а в своих я вызову погранцов. Они быстро настучат по макушке господину Кумати.

Артаков вздохнул:

– А дальше, Коля? Ловить рыбу? Сатанеть от одного ее запаха? Жить в нищете, отшельниками? Нет, брат, извини, в прошлое возвращаться я не хочу.

Матерый понял, что Артаков готов выстрелить в любую минуту и времени у него наверняка было в обрез, кивнул седой головой:

– Ладно! Чему быть, того не миновать. Вижу, от смерти не уйти. Прошу одно: передай дочери письмецо.

– Разве у тебя есть дочь?

– Есть. И жена тоже была. Пока по лагерям не пошел. Дочь во Владивостоке. Письмо сможешь отправить откуда угодно, хоть из Японии. Разоришься немного, не страшно. За нас с Каном Кумати хорошо заплатит.

Артаков погладил небритый подбородок.

С палубы яхты раздался голос ее капитана:

– Господина Гриша! Вас босс зовет!

– Передай, иду!

– Хорошо! Передам.

Артаков спросил:

– Где письмо?

– Сам понимаешь, я и не предполагал, что так карта мне сегодня ляжет, заранее не писал. Но я быстро. Всего пару строчек. И адрес. Запечатаешь сам.

– Давай, быстрей! Что для друга не сделаешь!

– Да для друга ты готов на все!

– Точно. Даже выстрелить так, что ничего не успеешь понять!

– И на том спасибо. Но я сейчас, сейчас. Где ж у меня тетрадь, ведь рядом с журналом была. А вот, нашел. Ручка! На месте. Сейчас, Гриша, сейчас, не успеешь сигарету выкурить.

Артаков подумал, что действительно не мешает покурить. Он начал прикуривать сигарету, как в этот момент Матерый резким движением выбросил вперед левую руку. Заточка пронзила сердце помощника Кумати. Он широко раскрыл глаза. А Матерый, подхватив бывшего подельника, подтянул его тело к себе:

– Ну, что, сука, взял Матерого? Кишка тонка, пес смердящий, завалить Николая Матвеева. Я таких, как ты, на зоне в штабеля складывал. Какая же ты мразь! Будь проклят, собака!

Отбросив от себя умирающего Артакова, выхватив перед этим у него из-за спины пистолет с глушителем, Матерый завел двигатель. И, резко развернув катер, пошел к российскому берегу.

Он бы наверняка ушел, если бы на палубу яхты в это время не вышел недовольный долгим отсутствием помощника Кумати и… если бы ранее Артаков не передал Японцу второй прибор подачи радиосигнала на мину, установленную в катере.

Кумати покачал головой, вытягивая антенну:

– Эх, Григорий, Григорий! Как же это ты так попал? А ведь был нужен. Недолго, но нужен. Возможно, и жить остался бы, хотя… зачем таким, как ты, жизнь?

Кумати нажал на клавишу.

Удалявшийся на предельной скорости катер мощный взрыв превратил в груду разлетевшихся веером фрагментов.

Японец бросил дистанционный прибор активации радиовзрывателей в волны океана. Повернулся к капитану, стоявшему рядом:

– Че! Уходим. Курс тебе известен. В устье Монга нас встретят! Там мы должны быть к вечеру. Понял?