– Что-то не так. Вы видите это? – указываю, как мой брат поворачивается к нам и кривит лицо.

– Он знает правила, американский футбол – это не игра в гольф. Тут настоящие мужики, – да твою же…

Чейз смотрит на нас, поднимает руку в знаке «Окей» и становится на позицию. Я лучше сам ему шею сверну, мелкий уродец. Стою, уперев руки в бока, жую свою нижнюю губу. Снова розыгрыш мяч летит в сторону Ван Кампа, он его ловит, меняет угол наклона и запускает игрокам, а сам несётся на мелкого. В голове проносится страшная мысль, я пытаюсь перепрыгнуть ограждение, но ударяюсь коленом и валюсь на пол. Обхватываю свою голову, когда этот придурок врезается в спину Чейза, валит его на поле и приземляется сверху. Начинаю орать, как ненормальный, вся команда бежит к ним, становится вокруг лежащего тела, которое не двигается. Тренер проталкивается в дверь, и я следом. Свист и крики на поле оглушают, тренер дёргает меня за плечи, кто-то оттаскивает от моего брата. Отстёгиваю решётку шлема, и все, что я вижу, его закрытые глаза. Медицинские работники проверяют его пульс, не разбираю их разговора. Под кожу вводят инъекцию через шприц. К носу прикладывают нашатырь.

Я слышу голос Уиллоу и Терренса, они ругаются с охраной, которая не пускает их. Когда с Чейза снимают шлем, на его скуле и лбу гематомы, как после драки.

– Так больно… Я не могу… – сиплым голосом произносит Чейз, медленно открывая глаза, – не могу встать.

– Эй, мелкий, держись. Все нормально. Сейчас приедет помощь, я буду с тобой рядом. Хорошо? —говорю я, наклонившись к нему вплотную.

– Отойдите, нам надо переложить его на носилки, – меня толкают в сторону, но я успеваю услышать последние слова.

– Не чувствую ног, – на шею брата надевают хомут, фиксируют его так же в пояснице и грудной клетке, перекладывают на носилки.

Иду следом за работниками, парни из команды стоят в стороне и с ужасом смотрят на нас. Только одна фигура отделилась от других, ему кажется это все смешным, учитывая, как он улыбается. Моя злость на все происходящее, как ртуть в термометре, взмывает вверх.

– Ах, ты сволочь, – я расталкиваю игроков команды, срываю шлем на Ван Кампе, раздирая при этом его нос защитной решёткой. Со всей дури бью ему по лицу, он отталкивает меня. Одна подсечка, и он уже подо мной. Удары один за другим по его уродливой физиономии. Он выплёвывает кровь и кидается на меня снова. Люди обхватывают меня сзади, его удерживают игроки команды. Но я успеваю его пнуть со всей дури в грудную клетку.

– Я предупреждал вас, выродки, живите в своих бараках, жрите с помойки. Нищета, дети голодрани. В нищите родились, в ней и сдохните. Вы думали, вам сойдёт с рук тот случай? Так вот пусть Чейз теперь попробует очухаться, – говорит он, швыряет в меня шлем, тот ударяется об моё колено и отлетает в сторону. Руки, обхватывающие меня, исчезают, и теперь Терренс налетает и избивает Ван Кампа, просто валит его на траву и пинает в бока, живот, по всему, чему попадает.

– Хватит, – нас растягивают по разным сторонам. Кровавая морда ублюдка, сплевывающего на пол, теперь уже без улыбки. Ему чертовски больно, и я надеюсь, это не конец. – Что вы тут устроили? Ты вообще в курсе, что нанёс намеренно тяжёлую травму своему товарищу, игроку нашей команды?

– Он ворон ловил, – Ван Камп снова сплёвывает и косится на меня.

– Сейчас просматривают видео с записи игры, и предварительно все выглядело так, будто ты намеренно его покалечил. И есть показания, что была драка между вами в раздевалке, – мужчина в форме показывает на свободный промежуток выхода из стадиона. – Надумаешь бежать, все будет намного хуже.

– Это бред! Я не дрался с ним. Это его братья на меня напали, вдвоём, – скрючившись, он делает вид, что не может идти, и ему чертовски больно.

– Вы двое в мою машину, ты в другую. Где тот, кто был свидетелем драки? – из толпы высовывается рука. – Снять с себя форму и сразу в машину вместе с ним, – он указывает на Ван Кампа. – Кто задумает бежать, получит наказание в виде пяти суток в камере. Все понятно?

Я в каком-то ступоре, молча, шёл, куда мне показывали, охранники удерживали наших девчонок, не позволяя им подойти. Будто на моей голове шлем, я под водой сквозь шумы плыву по течению. Через широкий туннель мы вышли на парковку. Две полицейские машины уже ожидали нас. Усевшись на заднее сидение, через окно я вижу зарёванное лицо Уиллоу, она трясёт рукой и разговаривает по телефону. Её взгляд не отрывается от меня, Винни стоит за её спиной, удерживает руками и что-то говорит. Одна Хейли находится около медиков с видом президента страны, пока те слушают то, что она говорит. Терренс садится рядом, со всей дури бьёт по впереди стоящему креслу.

– Я заставлю его жрать собственное дерьмо, – шепчет он через зубы, – чтоб он сдох, тварь.

Упирается головой в сидение, вытирает слезы, капающие на резиновый коврик под нашими ногами.

– Он изуродовал его, сломал что-то, отчего Чейз не может теперь встать. Все плохо. Все, блин, так плохо.

Я медленно поворачиваю к нему голову, моргаю, не могу понять, как такое могло произойти. Что теперь будет? Ему ведь семнадцать лет, вся жизнь впереди. Такие перспективы.

– Я всегда считал, что он самый толковый из нас, самый умный. Но пойти на поле после драки. Да и мы тоже, все кричали о спортивной карьере, желая, чтобы он поступил бесплатно. Может ему не нужен был этот грёбаный футбол, – полицейский садится в машину, я последний раз смотрю на девчонок, приставляю руку к стеклу, чтобы успокоить мою девушку. Хотя какое, нафиг, спокойствие. Как обо всем сообщить маме?

– Можно вас попросить? Не пугайте нашу маму, – говорю я полицейскому, сидящему впереди меня.

– Я никому не звонил, вы едете домой. Вы вообще зачем все это сотворили там? Я понимаю, что он ваш брат, но неужели надо было размахивать кулаками. Дали бы ему по-тихому, вывели с поля, – он снимает фуражку и кладёт её на пустое сидение. – Мы уже увидели, что там было. Ему грозит судебный процесс, и если ваш брат не встанет, может быть, дадут срок.

– Почему мы едем домой? – Терренс, вытирает глаза.

– Я должен вам сделать выговор, но то, что увидел, все меняет. У меня тоже сын занимается спортом, и клянусь, сделал бы тоже самое, если бы ему сломали позвоночник. Просто надо было сделать это не там, – он берет рацию и отвечает, что везёт нас домой, так как нет причин для задержания. – Там девчонки ваши остались, добраться смогут? – он удерживает рацию. Но не нажимает кнопку, чтобы другие не слышали.

– Да, у одной есть машина, – отвечаю я, упираюсь головой в сидение, как делал это раньше Терренс, закрываю глаза. – У Чейза сломан позвоночник?

– Ребята, я не могу вам сказать. Не знаю. Но то, что он не двигается, очень плохо. Очень хочется верить, что это шок. – больше нечего слышать, не о чем думать. Все смешалось, перепуталось. Нам всем казалось, что у нас есть реальные проблемы, когда мы ходили на своих ногах. Переживали за учёбу, деньги, всякую ерунду. Но один момент показал, что трагедия может случиться вот так неожиданно, ударить по самому больному. Изувечить твою жизнь, моментально перекрывая тебе дыхание на какие-то мысли, мечты или желания. У меня перед глазами мелькают фрагменты нашего детства. То, как мы играли в детской, прятали от него игрушки, а он, молча, терпел нас. Таскали на руках мелкого Чейза и вечно ругались, кто будет с ним сидеть, когда немного подросли. Как мы дрались и постоянно подшучивали над ним за нежный голос и очень пухлые губы. Я чувствую этот, ком внутри меня, который душит. Он чертовски хороший брат, лучший из нас. Так грустно знать, что мы всего лишь пепел на этой земле…