Набравшись смелости, я хотел подойти к нему, но Тристан опередил меня. Он сел рядом с Баэлем и крепко обнял друга за плечи. Антонио его не оттолкнул.

Раздираемый невыносимой болью, я перевел взгляд на Климта Листа. Старый маэстро больше не плакал, он молча гладил мертвое тело дочери. Затем внезапно встал и, подхватив останки Лиан, направился к выходу. В каждом его движении сквозила глубокая скорбь. Гости расступились, пропуская его к дверям. Гвардеец, охранявший вход в гостиную, взглядом спросил у Крузе, что ему делать. Капитан нахмурился, но одобрительно кивнул. Даже такой принципиальный человек, как он, не посмел остановить отца, только что потерявшего дочь.

Двери открылись, и в тот же миг Баэль, всхлипнув, поднялся на ноги, чтобы идти вместе с Листом. Старый маэстро посмотрел на своего названного сына, в его глазах отразилась целая гамма эмоций:

– Я больше… не желаю тебя видеть.

Баэль остолбенел от этих слов. Климт Лист вышел из гостиной, двери за ним захлопнулись.

Что чувствовал Баэль, провожая взглядом возлюбленную и человека, заменившего ему отца? Мне сложно было представить, я не знал, как утешить его.

Я посмотрел на госпожу Капир. Ее полные слез глаза напомнили мне тот далекий день, когда она потеряла любимого супруга. Тогда в воздухе, пропитанном смертью, звучала музыка.

Я вернулся за фортепиано. Люди в салоне были ошеломлены, раздражены, напуганы. Вероятно, меня поднимут на смех или освистают, вероятно, назовут сумасшедшим, ну и пусть. Только так я мог подарить Баэлю свое утешение. Только так.

Зазвучала музыка, и гости один за другим стали оборачиваться. Я закрыл глаза и снова погрузился в свой темный мир, где не существовало никого и ничего, кроме меня и фортепиано. Я посвящал свою игру маэстро, которого глубоко уважал, другу, которого так сильно любил. Я играл ради него.

Перешептывания стихли, и зал наполнила медленная траурная мелодия.

Мы, музыканты, выражаем свои чувства с помощью музыки. В тот вечер я говорил с Баэлем, гармония должна была подарить ему утешение, а кульминация – поднять на ноги. Только бы он услышал, только бы разобрал хоть слово в извлекаемых мною звуках.

Когда от мелодии остался лишь тихий гул, застывший в воздухе, я открыл глаза. Никто не хлопал, но все смотрели на меня. Некоторые одобрительно кивали. Я нашел глазами Баэля. Он по-прежнему неподвижно сидел подле дверей, отвернувшись от сцены. Тристан что-то шептал ему.

Сердце замерло и, казалось, вот-вот остановится насовсем, но я был рад уже тому, что Баэль прекратил плакать.

– Прошу всех собраться в центре комнаты, – раздался зычный голос Крейзера. Похоже, он ждал, пока я закончу играть.

Капитан гвардейцев вышел вперед и поднял вверх нотный лист так, чтобы всем было видно. Тот самый, который сжимала в руке бедная Лиан.

– Чернила еще не успели высохнуть, – объявил Крузе, демонстрируя черные пятна на пальцах. – Это значит, что убийца писал послание здесь, в салоне. Кто-нибудь видел человека, заполнявшего нотный лист?

Гости с подозрением смотрели друг на друга, но никто не признавался. Крейзер, обведя глазами комнату, сказал:

– Кажется, никто. Но хочу заметить, что писать ноты в таком людном месте очень тяжело.

Я присмотрелся к листу. По периметру расползались кляксы, как будто человек писал в спешке, спрятавшись в укромном уголке.

– А также крайне сложно подделать почерк, – добавил капитан.

Я и другие музыканты согласно кивнули. Изменить почерк крайне тяжело, если, конечно, ты не профессионал.

Крейзер ненадолго задумался, а затем сказал, обращаясь к музыкантам:

– Мои гвардейцы наведаются к каждому из вас домой и возьмут заполненные нотные листы для сравнительной экспертизы. Прошу, воздержитесь от возмущений. Вы все подозреваемые.

Что ж, делать нечего. Никто не осмелился воспротивиться приказу, боясь навлечь на себя еще большее подозрение.

Матушка наверняка удивится, когда гвардейцы снова вломятся в наш дом.

Солдаты отправились выполнять приказ капитана, а Крейзер тем временем обыскал гостей, никого не пропустив. Я спокойно подчинился, но, когда Крузе достал из моего кармана письмо и перо, о которых я напрочь забыл, мне стало не по себе.

– Господин Морфе, что это? – с подозрением спросил капитан.

Я не смог внятно ответить, и он прищурился.

– Вы всегда носите с собой перо? И нотный лист?

Взгляды всех присутствующих обратились ко мне. Некоторые поспешили отойти подальше. На лице Тристана было написано удивление. К сожалению, реакцию Баэля я увидеть не смог.

Опустив голову, я произнес, заикаясь:

– Это не н-нотный лист.

– А что?

Крейзер, злобно ухмыляясь, начал разворачивать бумагу. Внутри у меня будто что-то взорвалось, и я попытался вырвать листок из его рук. Но стоявший рядом с Крейзером гвардеец среагировал быстрее, и уже через секунду я лежал, уткнувшись лицом в пол.

– Не читайте! Это…

Завещание, которое я написал несколько дней назад и с тех пор носил с собой.

Пробежав глазами по строчкам, Крейзер присел возле меня. Стиснув зубы, я с вызовом посмотрел на него. Крайне удивленный, он сложил листок пополам.

– Я конфискую это. У меня есть некоторые идеи, почему вы решились написать такое, а затем взять с собой.

– Верните мне его немедленно, иначе я убью вас! – прошипел я, не сразу осознав, что говорю и какую ошибку совершаю. Угрожать человеку смертью на месте преступления не очень хорошая идея.

Воздух вокруг словно сгустился. Люди отошли от меня еще дальше.

– Убьете меня? – усмехнулся Крейзер. – И каким же образом?

Что-то внутри меня щелкнуло, и я ощутил жгучую, ослепляющую ярость. Я был готов убить его только ради того, чтобы он наконец замолчал.

Все затаили дыхание, но вдруг кто-то бесшумно подошел к капитану и незаметно вынул у него из ладони мое завещание.

Баэль. Отступив на шаг, он начал читать. Крейзер, погруженный в свои мысли, только через несколько минут заметил пропажу и, жутко разозлившись, бросился к Баэлю. На пути капитана тут же вырос Тристан, закрывая собой Антонио. Пока Крузе раздумывал, как поступить, к нему подошли госпожа Капир и Ренар Канон.

– Оставьте. – В мягком тоне владельца Канон-холла звучала угроза.

Капитан поднял руку, словно собираясь отдать приказ гвардейцу, но тут же медленно опустил. Поджав губы, он ждал, пока Баэль прочтет завещание.

Вскоре Антонио поднял голову. В следующую секунду черты его лица страшно исказились. Он разорвал лист на мелкие кусочки и, наклонившись, бросил мне их в лицо.

– Ты так мечтаешь умереть? Ну, давай, вперед.

В голосе Баэля слышалась издевка, с языка готовы были слететь бранные слова, но Тристан остановил его. Заглянув в серьезное лицо друга, Антонио стер усмешку с губ и холодно сказал:

– Просто удавись. Не волнуйся, скорбеть по тебе никто не будет.

Затем он