столиком до закрытия... Потом ноги сами несли... Случилось — не вычеркнешь... Дай-ка зайду, хоть взгляну на этот проклятый притон».

Аида решительно зашагала к кафе.

— Вы без спутника? — спросил ее молодой мужчина, шельмовато подмигнув своему напарнику. — Если так, то к вашим услугам. Остап Дедоренко.

Аида с безразличием взглянула на него. Она хотела выглядеть недоступной, резкой, вся собралась в тугую пружину. Но тут же расслабилась. «Что, собственно, я теряю? Пусть поухаживает. В случае чего, сумею постоять за себя». И ответила, слегка улыбнувшись:

— Вам в скромности не откажешь.

— Ценю вашу наблюдательность, — поклонился Остап. — Констатирую, что высокие договаривающиеся стороны установили полное взаимопонимание. Рекомендую, — он кивнул в сторону приятеля. — Поэт Геник Захребетенко-Мацошинский. Сеет поэтические бублики, собирает плевелы стихов. Так сказать, светило. Еще не взошедшее, но уже заходящее...

— Хватит тебе резину тянуть! — оборвал его Геник. — Хочешь угостить, так пошли. А нет...

— Кто же откажется провести вечер с такой очаровательной дамой. Прошу, господа, на чашечку кофе с коньяком.

Они вошли в кафе. Возле стойки торчал хмурый Икарус Морозенко, жадно поглядывая по сторонам. Увидев Остапа, просиял, кинулся навстречу, бормоча что-то непонятное. Красноречивым жестом рук, приложенных к груди, засвидетельствовал свое уважение и послушание.

— Наш столик занят, — сказал недовольно Остап. — Я даю пеньондзы[12], Икарус, а ты готовишь территорию. — Он повернулся к Аиде. Я вам назвал себя, прекрасная незнакомка, вы же до сих пор не отрекомендовались.

— Аида Николаевна, — с непонятной ей самой поспешностью отозвалась Аида. И подумала: «Неизвестно, как и чем обернется это неожиданное приключение, осторожность не помешает».

Недовольные завсегдатаи, подгоняемые решительными жестами Икаруса, неохотно перенесли свои чашечки на соседние столики.

— Глыба, выпускаю тебя на авансцену. — Остап сунул Генику в руки смятую двадцатипятирублевку. — Из меня вышел бы неплохой режиссер кукольного театра... К сожалению, философия остановила.

Аида не могла знать, что все идет по установленному давным-давно порядку, но хорошо поняла, что слушают здесь и почитают не тех, кто пьет, а тех, кто заказывает.

Вскоре Геник пригласил к столу.

— Нашего полку прибыло, — поднял чашечку Остап. — За то, чтобы это знакомство было длительным и полезным.

Поднеся к губам янтарного цвета напиток, Аида едва не закашлялась от резкого и пронзительного запаха. Но, пересилив себя, выпила до дна.

— Ни тебе свежей мысли, ни тебе интересного сюжета, — ставя на стол пустую чашечку, вздохнул Остап. — Глыба, ты уже полтора десятка лет упражняешься в рифмовании. Выдай нам что-нибудь агролирическое или лирико-агрономическое.

Геник, облизав губы, достал из кармана блокнот, полистал:

— Исключительно для друзей... Две ночи не спал.

— А жена спала? — съязвил Остап.

— Хорошая рифма стоит плохой женщины, — бросил Геник где-то услышанное. — Так вот, внимание:

Мои прадеды жили

Без лишних затей.

Без работы не мыслили

Жизни своей.

Свое поле пахали,

В труде горячи,

И блестели в земле

Лемеха, как лучи.

Молотили снопы

Всем гуртом на току.

Ветряки им мололи

Зерно на муку.

Хлеб спасал от напастей

И всяческих бед.

Из того хлеба и мы

Народились на свет.

С деланным восторгом Остап зааплодировал.

— Слушай, Глыба, в твоем стихотворении есть великое открытие. До сих пор детей рожали женщины. У тебя же дети рождаются из хлеба. Хотя... Хвалю твою проницательность. Согласно народному поверью, детей приносят из конопли, из капусты... Почему бы не распространить это приятное занятие на пшеницу или рожь?..

— Приветствую вас, прожигатели жизни! — к столику подошел Максим Бигун. — Я только что из редакции. Завтра дают мой очередной шедевр. Икарус, вот тебе червонец, принеси нам еще кофе с коньяком. Сдачу возьми себе, и чтоб я тебя здесь не видел! — Сев на свободный стул рядом с Аидой, Максим наигранно улыбнулся. — Доця, раньше я тебя здесь не замечал. Откуда ты? Как очутилась среди моих друзей?

Аида не ответила. Она с жалостью смотрела вслед Икарусу. Повернув голову к Остапу, тихим голосом произнесла:

— У вас что, жестокость в почете? Или вы так забавляетесь?

— Чего нет, того нет! — вместо Остапа ответил Максим. — Настоящий мужчина умеет работать до упаду, любить до инфаркта, отстаивать чувство собственного достоинства до гробовой доски. Всего этого Икарус лишен. Поглощение хмельного сделали его ржавым. Он годится только на металлолом. А здесь — настоящие мужчины. Значит, ему не место среди нас. Жаль, что нет сейчас здесь Савича. Он бы нам объяснил, почему Икарус заржавел. Рассказал бы о наследственности...

Услышав имя мужа, Аида вздрогнула. «Значит, с этими людьми он проводил здесь время после работы. С ними пил, гулял. И, конечно, они все знают».

— Послушайте, — наклонилась она к Остапу. — Вам не приходилось встречать в этом кафе... Такая чернявенькая, губки пухленькие... Кажется, Майей зовут...

— Кто тут вспоминает Майю Беркович? — стукнул кулаком по столу Максим. — Слямзил Савич у меня Майечку. Но черт с ней! Красивых девчат у нас пока хватает.

— Как это слямзил? — пожала плечами Аида. — Она же не вещь какая-нибудь, а человек.

— Вот она! — вскочил Остап. — Майечка, идите сюда к нам!

Майя успела отдохнуть после работы, выглядела свежей. На ее голове, словно большой черный одуванчик, красовалась шапка из песца. Талию плотно обтягивало голубое пальто, обшитое меховым рантом по воротнику и лацканам.

Аида невольно спряталась за спину Остапа. Но поздно! Майя заметила ее. И между ними начался разговор — взглядами, жестами.

— Здесь есть кому меня угостить? — капризно спросила Майя.

Аида услышала:

«Ты тоже здесь? Ненадолго же тебя хватило».

— Объясните мне, — Аида слегка толкнула локтем Остапа. — Чем привлекает вас эта кнайпа? Напиться можно где угодно.

Майя услышала:

«Мы здесь ровня. Жаждешь развлечений? Мне тоже одиноко».

— Все знакомы... Всё знакомо... Как дома, — пропела Майя.

«Ты чужая, чужая,