Архип показался человеком солидным, которой не возьмется за сомнительное проигрышное дело. «Ты не мог бы помочь мне с работой?» – хватаясь за поясницу, Жбан устроился в кресле хозяйского кабинета. «А что ты умеешь?» – Архипов, занятый своими мыслями, переворачивал листки настольного календарика. «Ну, если честно, я ломал бабки у обменников, – ответил Жбан. – Кидал лохов на деньги. Но случилась одна заминка. Сейчас я лечу отбитые почки. Менты хотели сделать меня калекой. Они очень старались, и этот фокус почти удался. Теперь я по утрам хожу в поликлинику. Между процедурами стараюсь найти какое-нибудь занятие по душе». Архипов, оторвавшись от клендарика, впервые взглянул на собеседника с интересом и сказал: «Знаешь, приходи завтра. Поговорим». Вскоре Жбан толкнул первую в своей жизни партию фальшивых долларов и, потрудившись пару дней, зашиб такие бабки, которые не случалось сделать за две недели, а то и за месяц. Если бы знать, чем кончатся эти эксперименты с поддельными долларами. Сначала тебе бросают жирный кусок, затем отнимают добычу, вырывают его изо рта вместе с зубами. А потом убивают.

Оттолкнувшись ладонями от земли Жбан, застонав от боли в ногах, поднялся, пошел дальше и дальше. Вскоре он снова упал, долго лежал, распластавшись на земле, на глазах закипали слезы. Сил оставалось с наперсток, но Жбан снова сумел подняться. Он потерял счет времени, потерял направление, в котором шел. Через минуту молодые заросли осинника кончились, откос глубокого оврага спускался вниз. Вокруг стояли высокие сосны и старые березы, а где-то в далеко слышался собачий лай. Жбан остановился, навострив уши, повел головой из стороны в сторону, стараясь определить, с какой стороны долетают эти звуки. Если лают собаки, значит, где-то неподалеку деревня или садовые участки. И там люди. Собачий лай, подхваченный ветром, доносился то слева, то справа. Нужно выбрать правильное направление, не ошибиться.

Спустившись в низину, Жбан продрался сквозь заросли сухой осоки и вышел то ли к обмелевшей речке, то ли к разлившемуся ручью. Пошел по воде, такой холодной, что судороги сводили икроножные мышцы. Надо потерпеть. Если Ищенко вздумает найти его по кровавому следу, у него ничего не получится. Босые ступни скользили по камешкам и корягам, заросшим донным илом. Жбан снова падал, но сейчас вода сама выталкивала его и ставила на ноги. Или сил прибавилось от надежды на скорое спасение. Когда ноги снова свело от холода, Жбан, встав на четвереньки, выполз из воды, стал карабкаться вверх по откосу. Кажется, собачий лай сделался ближе, значит, он выбрал правильное направление.

Когда до края откоса оставалось метров пять, Жбан растянулся на земле, подумав: если не дать себе минутного отдыха, можно просто подохнуть от потери сил и крови. Он слушал близкий собачий лай, но вот где-то за спиной раздались посторонние звуки: невнятные шорохи, плеск воды и, кажется, приглушенный человеческий голос. Жбан поднял голову, обернулся. В ручье по колено в воде стоял Ищенко. Мокрый и грязный, едва пробившийся через заросли осинника, он внятно матерился и прикрывал ладонью левую сторону лба. Под ладонью вздулся и лопнул водянистый пузырь, обожженная головешкой кожа повисла лоскутом и закрывала верхнюю часть глаза. Ищенко вытащил пистолет, прицелился. Противников разделяли всего полтора десятка метров, а то и меньше. Жбан закрыл глаза. Ухнул выстрел, пуля пролетела где-то над головой, ударилась в мягкий настил из прелых сосновых иголок, ушла в землю. Вслед прогремели еще четыре выстрела.

Две пули прошли мимо. Но две попали в цель. Одна царапнула бедро чуть выше колена, другая пробила грудь навылет. Ищенко, засунув пистолет за пазуху, чтобы не уронить в воду, выбрался на берег. Медленно, помогая себе руками, полез вверх по откосу. Он ухватил Жбана за плечо куртки, перевернул на спину. Жбанов кашлял кровью и задыхался.

– Посмотри на меня, – прохрипел Ищенко. – Посмотри, сучья лапа…

– Ну и рожа у тебя, – Жбан засмеялся, выплевывая кровавые брызги. – Будто трактор проехал…

Ищенко вытащил пистолет, опустил ствол и трижды выстрелил в лицо Жбанова, расстреляв обойму. Отдышавшись, он стал медленно спускаться к ручью. Нужно возвращаться на прежнее место, чтобы забрать лопату и закопать недоноска. Добрых полчаса Ищенко плутал в зарослях осинника, пока не вышел на то место, откуда начинал погоню. У потухшего костра стоял Панов, на его плече висела матерчатая сумка. Ищенко коротко объяснил ситуацию: Жбан, воспользовавшись моментом, ударил его в лицо головешкой и пытался бежать. Но бегун из него никакой. Про часы и хитрую кнопку Ищенко решил не рассказывать, посчитав эту информацию лишней.

– Как с деньгами? – спросил он.

– Бабки лежали под ванной, ровно четыреста пятьдесят штук, я пересчитал, – ответил Панов и, внимательно посмотрев на своего напарника, повторил почти слово в слово за Жбаном. – Ну и рожа у тебя. Кирпича просит.

– Я не виноват…

– Бери лопату и пошли. Надо все закончить. Солнце садится.

Когда Ищенко и Панов дотопали до ручья и уже хотели выходить из зарослей осинника, увидели на противоположном берегу фигуры людей. Две женщины и мужчина средних лет, все с кошелками в руках, обступили тело Жбанова, лежавшее на откосе. Грибники о чем-то переговаривались, видно, решали, что делать в такой ситуации. Совещание длилось недолго. Одна из женщин, бросив корзину на землю, помчалась куда-то. Видно, к коменданту дачных участков, звонить в милицию. Баба с мужиком, оставшиеся на месте, отошли в сторону от трупа, постелив на землю брезентовую тряпку, сели и стали ждать.

– Пошли отсюда, – пятясь задом, прошипел Панов. – Ты, мудила, все испортил.

Ищенко хотел казать какие-то слова в свое оправдание, но промолчал, потому что таких слов не нашлось.

* * *

Начальник службы охраны комбината минеральных удобрений Сергей Ремизов приехал в Москву один. Он не взял помощника, потому что предстояло обтяпать простое дело, устроив несчастный случай со смертельным исходом художнику Леониду Бирюкову, и втягивать своих парней из службы охраны в эту волынку не желательно. Ремизов самостоятельно выполнит просьбу своего начальника и давнего друга Артура Дашкевича, уложит этого несчастного художника в гроб и накроет саваном. Без проблем.

В полдень Ремизов снял одноместный номер в недорогой гостинице по подложному паспорту на имя некоего Ивана Николаевича Золотарева, уроженца и жителя поселка Лысьва Пермской области. Из документов Ремизов имел при себе водительские права на имя того же Золотарева, а также удостоверение главного технолога молочного завода и даже удостоверение депутата областной думы. Наверное, гражданин Золотарев, по жизни конченый ханыга, по пьяному делу попавший под колеса поезда и лишившийся правой руки, очень удивился, узнав, что он ведет двойную жизнь. И в другой параллельной жизни он, судя по документам, стал уважаемым человеком, обзавелся семейством, детьми, сделал карьеру, дорос до главного технолога и даже был избран депутатом областной думы.

Давно взяв себе в привычку, выполнять задания основательно, на совесть, Ремизов и на этот раз не собирался халтурить. Утром следующего дня он нарисовался на автомобильном рынке в Южном порту, где по сходной цене купил трехгодовалые «Жигули» неброского серого цвета. Передвигаться по Москве на своих двоих неудобно и глупо, но, главное, машина нужна для дела, на расходы босс выделил некую сумму, которую предстояло освоить. К нужному дому Ремизов подъехал во второй половине дня, поднялся лифтом на последний двенадцатый этаж, обследовал чердак, погулял по крыше и спустился вниз по лестнице. Ремизову понравилась эта небольшая экскурсия. Окна квартиру, которую занимал художник, выходили не на улицу, а во двор, по всему периметру заставленному машинами. Дверь совсем новая, металлическая, будто ее поставили буквально несколько дней назад. На площадке мусоропровод, один на все квартиры. Но эти обстоятельства не имели серьезного значения.