Но ответа не дождались, да и ворота никто не спешил открывать.

— В деревне никого, — подошел сзади Мазайка. — Видно, уже давно чудище заметили и на тот берег утекли, от беды подальше.

— Может, и нам за ними, на тот берег? — задумчиво проговорила Кирья. — А то пошли в арьяльскую крепость, вон там наши парни…

Внук Вергиза тоже поднял глаза на острожек — и схватил подругу за руку:

— Не ходи туда! Застрелят!

Он показал на людей на стенах с луками на изготовку. Хоть чудовище и лежало неподвижно, оружия никто не опустил.

— Ты чего? — удивленно спросила Кирья. — Что луки у парней? Так они чудища боятся…

— Уверена, что его, а не нас? Мы ведь вместе с ним из лесу пришли. А ну как там думают, что это мы его привели?

— Но мы же правду расскажем!

Мазайка печально покачал головой:

— Не поверят они нам.

Кирья неуверенно топталась на месте. Как — не поверят? Чудовище ведь мертво!

— Так что, стрелять?

Стоявший на стене у ворот вержанин с луком оглянулся на товарищей, потом снова на рыжую девчонку рядом с чудовищем.

— Погоди, — отмахнулся молодой Райво, вглядываясь в маленькую фигурку рыжеволосой дочери Толмая.

Девчонка казалась особенно мелкой и тощей рядом с безобразной серо-зеленой тушей Калмина ящера.

— Ишь нечисть! Рукой машет, — негромко пробормотал кто-то за его спиной. — К себе подманивает…

Вслед за ним наперебой заговорили и другие:

— Чудище-то, может, и не издохло вовсе. Может, прилегло и ждет. Кто их, чудищ, знает?

— Ну вот Кирья, поди, и знает. Недаром Учай о ней прежде сказывал, что не родня она ему. Он сам видел, как отец ее в корзинке с болота принес.

— И я о том слышал! Вот как ящера летучего Толмай свалил, так ее и принес. Кирья при нем из доброты жила. А как Высокая Локша ее к себе забрала, так все нутро ее настоящее и явилось…

— Учай знал, что говорил! — кивнул вержанин с луком. И вдруг осекся, глянув на тело Ошкая с разрубленной головой, которое так и лежало под стеной неподалеку. — С этим что теперь делать? Учайка на зло памятлив. Всем попомнит!

— Зароем его, — предложил молодой Райво, все еще держащий в руках не отмытый от крови бронзовый топор. — А лучше в болото кинем. Если что, так скажем, чудище его сожрало.

— Как же скажем? — заметил кто-то. — Кирья своими глазами видела, что оно никого не съело.

— Может, и ее тогда в болото…

— Ты сам-то думай, что говоришь! Даже если тварь издохла, там рядом Мазайка крутится, а стало быть, и стая близко… Только руку на него подними, они к тебе потом ночью придут и до костей обгложут!

— Так что, не стрелять?

— Пускай уходят, — буркнул молодой Райво. — Уйдут добром — не тронем. А вот Учай… Вот с ним разговор иной.

На его слова удивленно обернулись все, кто стоял поблизости.

— Отчего ж иной? — спросил парень с луком. — Учай хоть и не схож с отцом, а все ж от арьяльцев земли ингри защитил!

— Ты мне-то о том не сказывай! — огрызнулся Райво. — Я с ним за царевичем ходил и все своими глазами видел. Тех арьяльцев и след простыл! Дошли ли они через Холодную Спину до своих земель, не ведаю; по всему — так и не дошли. А что до Джериша… — он скрипнул зубами, — до убийцы, который здесь кровушку наших родичей лил и моего деда ни за что прикончил… Я в то утро, чуть рассвело, по всему селению ходил, следы искал. Арьяльцы, поди, не коршуны, чтобы с высоты падать. Да и коршуны землю лапами метят. И вот что я вам скажу — Джериш был один! Как я ни искал, других следов не нашел. А следы у него приметные — лапища как у медведя. Вот и судите. Думаю, это все Учаева затея. Извести нас всех он задумал. За то, что изгнали его, отомстить.

— Все так и есть! — послышалось вокруг. — Учай нынче всю Ингри-маа под себя подмял. А роду с того что? Где наш прибыток? Торчи на горушке да бревна ворочай…

— Этот всех изведет! — мрачно процедил еще кто-то.

— Цыц! — перебил их молодой Райво. — Если все со мной согласны, стало быть, время подходит Толмаеву сыну дать от нас всех ответ! А Кирья огневолосая с волчьим мальчишкой путь идут куда хотят.

— Да может, девка и вовсе неживая, — добавил кто-то. — Она вон привела в родной дом зверя из-за Кромки. Разве живые так поступают?

— Пусть идет прочь, откуда явилась! — загомонили вержане, еще сильнее испугавшись возможной нежити. — Не открывать ей ворот! И Мазайку пусть с собой забирает. Не надо нам тут бродячих мертвяков!

* * *

В родной избе было темно и сыро, как в погребе. Кирья с трудом открыла разбухшую дверь, заглянула внутрь, моргая, чтобы глаза привыкли к сумраку. Изнутри пахнуло нежилой сыростью. Дом не просто выстыл — он будто умер. Как те избушки без окон и дверей на деревьях в селении Дедов…

Кирья почти заставила себя войти.

Тут еще кое-что надо было забрать, если не унес Учайка. И если запасливые сородичи не растащили. У отца было много хорошего — бронзовые топоры, ножи… «Надо бы взять копьецо и лук», — подумала Кирья, шаря взглядом по закопченным бревенчатым стенам. Лука не нашла, взяла небольшой топорик.

Никто ничего не тронул. Не посмели.

«Мы дети Толмаевы! Батюшку уважали, а нас с Учайкой боятся», — с мрачной гордостью подумала Кирья.

Когда глаза привыкли к темноте, Кирья сперва забралась на лавку и принялась осматривать божницу. Там теснились все привычные охранители: рогатый пращур Хирва, выточенный отцом из соснового корня, рядом потолще — Мать-Лосиха, за ними пучеглазые домовые духи. Они сторожили нечто, завернутое в тряпицу.

Внутри тускло блеснул золотой кругляш с тиснеными треугольными лучами-стрелами на золотом обруче. «Не из награбленного ли?» — брезгливо подумала Кирья. Потом вспомнила — из подарков. Ей же и подарили. Бережливый Урхо сразу спрятал, чтоб не потеряла. Кирья надела солнечный кругляш на шею. «Тут еще Учайкин волчок всегда лежал», — вспомнила она. Но сейчас его на божнице не было. «С собой, значит, унес отцову памятку», — поняла она и почему-то порадовалась этому. Слезла с лавки и прошла в женский угол, где хранился короб с ее приданым.

Кирья росла без матери, однако женщины рода Хирвы обучили ее всему, что должна уметь добрая хозяйка дома, — прясть, ткать, шить, вязать, штопать… Но ткала и шила Кирья только повседневное. Тут же, в заветном коробе, было совсем другое — богатое приданое, принесенное в дом Толмая его женой, матерью Урхо и Учайки. Отец нечасто разрешал Кирье туда заглядывать.

Сверху лежала свернутая понева из густо-синей ткани. Такую красивую ткань умели делать только дривы. Кирья со вздохом отложила ее в сторону. Понева — одежда хозяйки, жены, матери семейства… Была бы сестра — ей бы отдала, а так… «Никогда не носить тебе поневы», — будто кто-то шепнул ей в уши. Кирье на миг стало грустно — но лишь на миг. Она спокойно отложила в сторону синий сверток.