Он вновь встал и опять прошелся по комнате.

— А дальше — ты не поверишь. Минут за десять все произошло. Мы съехались на этом пустыре. Темно, народу никого. Я еще порадовался, что нож из кабинета захватил. Мне же полно всякого оружия дарят на праздники. Обычай такой. Тот еще в ножнах был, в кожаных. Я потому его и выбрал, что в ножнах, он карман не порвет. Встретились мы с этим уголовником. И, знаешь, сразу он мне не понравился. С первого взгляда. Зализанный, наглый. Подонок, одно слово. Мразь. Залезли в его машину. Он боялся, что в своей я записывать его буду. И разговор такой поганый. Дескать, вы мэр, у вас всего много. Вы поможете нам, мы поможем вам. Я не выдержал и спрашиваю, кто это „вы“? Ты уж, милок, объясни, чьи интересы представляешь. А он так, знаешь, скользко: ну, какая разница. Такие же люди, как и остальные. В общем, я понял, что бандиты загоняют меня под крышу. Меня. Кулакова. Который всю жизнь эту падаль на дух не переносил. Значит, теперь они будут мной командовать. Объяснять мне, что делать. Я ему говорю, ты материалы-то свои покажи, а то, может, зря время теряем. И тут он достал эти фотографии…

По тому, как переменилось лицо Кулакова, я видел, что даже сейчас ему невыносимо вспоминать об этом. Мгновение он стоял, стиснув зубы, на его скулах играли желваки. Потом он справился с собой.

— Может, я старый уже. Может, я чего не понимаю, — заговорил он хрипло. — Но, когда я весь этот смрад увидел, у меня в глазах все потемнело. Думал, меня удар хватит. Спрашиваю, сколько ты за них хочешь. А он, так усмехаясь, мне не надо денег. Дескать, давайте дружить, а там разберемся. Короче, капкан мне ставят. На всю жизнь. Всю жизнь меня теперь доить будут и этой гадостью пугать. Вам с Храповицким город я не отдал. Губернатору не отдал. От всех отбился. А теперь отдам уголовникам. И главное, я вижу, что он, гад, на этих фотографиях. То есть, представляешь, каким подонком надо быть, чтобы все это подстроить. И девчонку заманить, и самому сняться. И потом еще шантажировать. Я как пьяный был. Захолонуло. Вылез из машины на свежий воздух, чтобы сознание не потерять. Отдышался. Говорю, ладно, дай подумать. А он за мной вылез. И так он смотрел на меня презрительно, я тебе передать не могу. Как будто я весь теперь у него в руках. Со всеми потрохами. Думай, говорит мне. На „ты“. Думай, только недолго. И добавил с наглой улыбочкой, я его слова точно запомнил. Я, говорит, тебя не напрягаю, ты сам скажи, завтра ответишь или послезавтра.

Кулаков шумно выдохнул.

— В общем, это его последние слова и были. На меня как нашло. Сначала я его в живот ножом саданул. А как он падать стал, еще раз его на нож поймал. Вот так, Андрюша. Ну а дальше, собственно, и рассказывать нечего. Взял тряпку, протер, что можно в его машине. Забрал эти фотографии и уехал. Нож по дороге в реку выбросил, специально крюк сделал. А фотографии и тряпку облил бензином и сжег. А уж когда мне на следующее утро из милиции позвонили, я понял, что у него несколько экземпляров было.

— Ну вот, — заключил он. — Теперь ты все знаешь. Вот и решай: пойти ко мне работать или в милицию на меня заявлять. Только вот еще что. Прежде, чем решишь. Если бы это еще раз случилось, я бы опять так же сделал. Точно тебе говорю.

Я поднялся на ватных ногах и сделал несколько шагов к двери. Он смотрел на меня и ждал.

— Что ж, ты так и уйдешь, ничего не сказав? — наконец спросил он.

— Вы извините, — сказал я, стараясь не смотреть на него. — Я, наверное, не выспался. Устал я что-то.

Я чувствовал себя совершенно разбитым. Как после того давнего, юношеского турнира по боксу.

С тою только разницей, что, как будто, я его проиграл.