готова все рассказать. Но затем серьезный взгляд ее распахнутых глаз скользил вниз, к полу, и на лице появлялась странная хитрая улыбка, и девушка начинала что-то шептать себе под нос. Эта улыбка и шепот сильно озадачили Алису.

Сестры ночевали в одной спальне – комнате в выступающей башне, которую по прибытии, когда бедняжка Уна была еще такой веселой, они завесили старыми гобеленами и чудесно украсили, вложив в убранство все свое мастерство и фантазию. Однажды ночью, когда девушки ложились спать, Уна сказала, будто разговаривая сама с собой:

– Это моя последняя ночь в этой комнате… Я больше не буду спать вместе с Алисой.

– Что же сделала бедная Алиса, Уна, чтобы заслужить такую немилость? – удивилась старшая сестра.

Уна посмотрела на нее с любопытством и отчасти испуганно, а затем странная улыбка скользнула по ее лицу, как отблеск лунного света.

– Моя бедная Алиса, кто сказал тебе, что ты имеешь к этому отношение? – прошептала она.

– Почему тогда ты говоришь о том, что больше не будешь спать здесь со мной?

– Почему? Алиса, дорогая, нет никаких «почему», нет никаких причин – я просто знаю, что так должно быть, иначе Уна умрет.

– Умрет? Уна, дорогая! Что ты имеешь в виду?

– Да, милая Алиса, действительно умрет. Мы все когда-нибудь должны умереть, ты знаешь, или… или претерпеть изменения. И мое время близко – очень близко, – если я не буду спать отдельно от тебя.

– На самом деле, Уна, милая, я думаю, ты и вправду больна, но не смертельно.

– Уна знает, что ты думаешь, мудрая Алиса, но она не сумасшедшая – напротив, она проницательнее других.

– А еще – печальнее и страннее, – нежно продолжила Алиса.

– Многие знания – многие печали, – отозвалась Уна и посмотрела через комнату сквозь свои золотые волосы, которые расчесывала, в окно – туда, где виднелись верхушки огромных деревьев и неподвижная листва долины, залитой туманным лунным светом. – На этом достаточно, дорогая Алиса, просто так должно быть. Кровать Уны надо убрать отсюда, не то ее кроватью скоро станет холодная могила. Смотри, я перееду совсем недалеко, в ту маленькую комнату.

Уна указала на внутреннюю каморку или, скорее, чулан за стеной той комнаты, где они спали. Стены здания были очень толстыми, и между комнатами располагались двойные дубовые двери, поэтому Алиса со вздохом подумала, что они с сестрой будут намного дальше, чем кажется.

Однако она не стала возражать. Постель Уны перенесли в чуланчик, и девочки впервые с раннего детства оказались в отдельных спальнях. Несколько ночей спустя Алиса пробудилась поздно ночью от ужасного сна, главную роль в котором играла зловещая фигура – та самая, которую они с отцом встретили во время прогулки возле стен замка.

Когда Алиса проснулась, в ее ушах все еще слышались звуки, которые тревожили во сне. Это был глубокий, звучный бас, доносившийся из долины под стенами замка – нечто среднее между гудением и пением, вялым, неравномерным и прерывистым. Так человек обычно поет, чтобы скоротать время за работой. Пока девушка удивлялась, откуда бы в их глуши взяться менестрелю, наступила тишина. А потом – Алиса не могла поверить своим ушам! – ему ответило чистое низкое контральто Уны, которая тихо пропела пару тактов за окном. Затем снова тишина – и опять странный мужской голос, тихо напевающий что-то из лиственной бездны.

Охваченная внезапным чувством подозрения и дикого ужаса, Алиса скользнула к окну. Луна, которая видит многое, но хранит все секреты с холодной непроницаемой улыбкой, сияла высоко в небе. Но Алиса заметила красное мерцание свечи из окна Уны и, как ей показалось, тень ее головы в глубокой боковой нише в стене. А затем все исчезло, и больше ничто не нарушило покой ночи.

Когда сестры сидели за завтраком, маленькие птички радостно щебетали в прогретой солнцем листве.

– Как я люблю пение птиц, – сказала Алиса, необычно бледная и печальная. – Они просыпаются с первыми лучами утреннего солнца. Я помню, Уна, дни, когда ты пела, как те веселые птицы, в свежем утреннем свете. Это было в прежние времена, когда Уна не скрывала ничего от бедной Алисы.

– Уна знает, что имеет в виду ее мудрая Алиса. Но есть и другие птицы, которые молчат весь день, но любят петь ночью в одиночестве. Говорят, они самые сладкоголосые.

Так все и продолжалось – старшая девушка страдала и печалилась, а младшая молчала, странно изменившись, и ничего не хотела объяснять.

Через некоторое время после этого Алиса, проснувшись посреди ночи, услышала разговор, который велся в комнате ее сестры. Казалось, говорящие совсем не скрывались. Старшая сестра не могла разобрать слов, так как комнаты девушек разделяли стены толщиной около шести футов и две большие дубовые двери. Но чистому голосу Уны явно отвечал глубокий, подобный колоколу бас кого-то неизвестного.

Алиса вскочила с кровати, набросила на себя одежду и попыталась войти в комнату сестры, но внутренняя дверь оказалась заперта на засов. Едва девушка постучала, голоса смолкли. Уна открыла, представ перед ней в ночной рубашке со свечой в руке.

– Уна… Уна, дорогая, если тебе еще дорога наша дружба, скажи мне, кто здесь? – испуганно воскликнула Алиса, обхватив сестру за шею дрожащими руками.

Уна отстранилась и пристально посмотрела на нее большими и невинными голубыми глазами.

– Входи, Алиса, – холодно произнесла она.

Старшая сестра вошла, со страхом глядя по сторонам. Там не было места, где можно спрятаться: только стул, стол, небольшая кровать, несколько крючков на стене для одежды да еще узкое окно, пересеченное крест-накрест двумя железными прутьями. Ни очага, ни дымохода – ничего, кроме голых стен.

Алиса в изумлении огляделась, и ее глаза, полные муки, в немом вопросе посмотрели в глаза сестры. Уна насмешливо улыбнулась и сказала:

– Поистине, странными бывают сны! Я видела сон – и Алиса тоже. Она слышит и видит сны Уны – вот чудеса!

И она поцеловала сестру в щеку холодными губами, после чего легла в маленькую кроватку, подложив тонкую руку под голову, и больше не произнесла ни слова.

Алиса, не зная, что и думать, вернулась к себе.

Вскоре снова приехал Ультор де Лейси. Он выслушал странный рассказ старшей дочери с заметным беспокойством и растущей тревогой. Однако велел ей не упоминать об этом старому слуге и вообще не рассказывать никому, кроме него и священника – если того удастся убедить вернуться к своим обязанностям. Также Ультор сообщил, что судебный процесс, каким бы он ни был, продолжался не очень долго – их дело решилось благоприятно. Брак его младшей дочери мог быть заключен