не голодна, да и в любом случае не смогла бы есть.

На плече у Юджинии огромная сумка. Она переоделась из формы в повседневную одежду – джинсы и простой серый топ с круглым вырезом. Когда она видит меня, на ее лице вновь появляется широкая улыбка. Юджиния садится за стол и просит прощения за то, что пришлось задержаться. Я говорю, что ничего страшного, и внимательно ее изучаю. У нее естественные, непослушные брови. На переносице следы от очков. Плечи усыпаны бледными веснушками.

– Вы все так же живете в Монтгомери? – спрашивает она, вешая сумку на спинку стула.

– Нет, я давно переехала в Мемфис.

Она кивает.

– По-прежнему работаете медсестрой?

– Я врач.

– Правда? Какой?

– Акушер-гинеколог.

– Логичный выбор.

– Да ну? Почему? – Она колеблется, и мне жаль, что мои слова прозвучали враждебно. Я неловко пытаюсь сменить тему: – Вы не голодны?

– Нет, слишком нервничаю, – качает головой она.

– Я тоже.

Мне нечем занять руки. Кофе закончился. Я поднимаю пустую чашку и делаю вид, что пью.

– Как сейчас дела у той семьи? У Уильямсов. Все хорошо?

Я не знаю, что сказать. Слишком уж неопределенно сформулирован вопрос. Возможно, это попытка узнать, живы они или нет. Или выяснить, преодолели ли горе. Как бы то ни было, коротким ответом здесь не ограничиться.

– У Индии нашли рак. Она живет в Рокфорде. Я как раз туда еду.

– О господи. – Она быстро моргает. – Знаете, мама никогда не хотела обсуждать эту тему. Конечно, я про все знала. И мои сестры тоже. Но детям говорить мы не стали. А потом внучка сестры прочитала историю в интернете. Ей было всего тринадцать, и она страшно злилась, что мы ей не рассказали. Любопытная до ужаса. – Юджиния качает головой – мол, что взять с ребенка?

Тринадцать. Столько было Эрике, когда ей сделали операцию.

– И тогда вы рассказали всем детям?

– Нет… не всем. Доктор Таунсенд, это слишком ужасно.

– Да, так и есть.

– Но ведь мама пыталась сделать как лучше, правда? Мне всегда хотелось верить, что да. Именно поэтому я так хотела с вами связаться. Скажите, смогли ли вы ее простить?

– Кого? Вашу мать?

– Да.

– Н-нет, – отвечаю я, запнувшись. – Если честно, нет, не смогла.

– Мама не состояла в Ку-клукс-клане или чем-то подобном. Не была конфедераткой или рабовладелицей. Она лишь медсестра, которая старалась поступать по совести в сложные времена. Господи, да в том же году шло дело Роу против Уэйда.

– Да, в том же году.

– Она же не была чудовищем, правда? Она хорошо относилась к черным? В конце концов, она ведь работала в клинике.

– Работала, да.

– Ведь не была же она расисткой? Доктор Таунсенд, прошу вас, скажите, что вы о ней думали. Была ли моя мама расисткой? – В ее взгляде читаются отчаяние и мольба.

Я верчу в руках кофейную чашку. Мне хочется дать этой доброй женщине то утешение, которого она жаждет. Я так долго несла бремя сама, что хорошо понимаю ее страдания. Мы с ней связаны одной трагедией. И какой бы груз вины ни давил на меня все эти годы, я знаю, что моя боль не может сравниться с той, которую причинила Линда Сигер своей семье.

37

Монтгомери

1973

Индия с Эрикой боязливо ступили в воду.

– Давайте! Если что, я поймаю.

Белые песчинки прилипли к моим стопам, в палец врезался осколок ракушки. Я вспоминала прошлую поездку на пляж, мы с мамой тогда хохотали до колик. Это место всегда было дорого нашей семье, к тому же именно здесь мама чувствовала себя лучше обычного. Когда Мэйс упомянул, что хочет показать дочерям океан, я сразу решила, куда повезу их.

Мэйс сидел на берегу, не сняв ботинки и носки. Мы не звали его с собой, но когда я приехала забирать девочек, он просто направился к машине с удочкой наперевес. Наверное, я подозревала, что он тоже захочет с нами, поэтому долго выбирала, какой из трех купальников надеть. В каждом из них я чувствовала себя неловко и по дороге к Уильямсам переживала, что сильно поправилась за лето.

Индия засмеялась – громкий, лающий звук, – и ее лицо озарилось широкой улыбкой. Вложив мокрую ладошку в мою, она наклонилась и другой рукой зачерпнула воду. Мы зашли по голень и остановились. Ноги захлестнула пенистая волна, и Индия взвизгнула. Вода была холодной.

– Можно нам намочить волосы? – спросила Эрика.

– Если хотите.

– Бабушка убьет нас. Мы их только что выпрямили.

– Ничего страшного.

Когда родители в детстве привозили меня сюда, пляж был бесплатным. Теперь же смотритель взял с нас деньги и вручил бумажку, которую мы засунули под дворники на лобовом стекле. Было раннее воскресное утро, как раз время похода в церковь, так что мы без труда отыскали тихий и безлюдный уголок. Я прихватила из дома три раскладных стула, и Мэйс, жмурясь от солнца, сидел на одном из них. Удочка лежала рядом на песке.

На мне был темно-синий купальник с оранжевым цветочным узором, и хотя сделать грудь незаметной с моим телосложением было невозможно, он неплохо ее поддерживал. Однако снять футболку я все-таки постеснялась.

У девочек купальников не было, но это, похоже, их не смущало. Они плескались так, что уже намочили шорты.

– Эрика, где твой лифчик?

– Он дурацкий. В нем неудобно.

– Скоро в любом случае придется носить.

Индия испуганно пошатнулась.

– Все хорошо. Балансируй руками.

Девочки замахали руками, точно мельницы лопастями. Прямо перед нами чайка рассекла воду и взмыла ввысь, сжимая в клюве рыбу. Индия проводила ее взглядом.

– Это чайка, – сказала я. – Красивая, да?

Индия ладонью заслонила глаза от солнца.

– Давай выйдем на берег.

Мы вернулись и сели, притянув колени к груди. Волны омывали ноги, обдавая пальцы холодком. Индия раскапывала ракушки. Я нашла палку и написала на песке имя Эрики.

– Мама учила меня писать свое имя, там должна быть буква «кей».

– Не «си»?

– Ага.

– И что, все это время твое имя писали неправильно? – Я подумала о бессчетных газетных статьях и школьных документах.

Она пожала плечами.

– А какая буква в свидетельстве о рождении?

– Мне и так пойдет. А тот способ вроде как для нас с мамой. Не для чужих.

– Ерунда какая-то. Надо писать правильно.

– Сказала же, не хочу. – Она отшвырнула мою палку.

– Ладно, ладно.

Мэйс был прав. Пора перестать видеть в них свой проект и пытаться спасать их. Я уже узнала, что благие намерения могут навредить не меньше дурных. Уильямсы явно способны принимать решения самостоятельно.

Карие глаза Эрики блестели. Я впервые заметила, какой у них цвет. Прежде я отметила только, что ей