« – У меня нет ничего, сударь, нет даже крова для меня и моего зверя.

– Вашего зверя? Вы хотите сказать, того, который съел вашего мужа?

– Да, сударь, он все, что у меня осталось от моего бедного мужа».

Сентиментальное отношение к животным, построенное на нежности к домашним любимцам, стало преобладать в середине XIX века. И тогда-то возникло мнение, что крестьяне, которые зависят от животных в повседневной жизни, всегда обращаются с ними жестоко. Рутинная жестокость действительно была распространена. Кур и гусей использовали в играх как живые мишени. И вообще к домашней птице, кажется, относились так, как сегодня относятся к насекомым. Некоторых лошадей использовали в угольных шахтах, например в Рив-де-Жиер, в черной долине к северо-востоку от Сент-Этьена. Эта долина была известна как «чистилище для мужчин, рай для женщин (потому что женщины сидели дома) и ад для лошадей». В Бретани и Мене с собаками-контрабандистами обращались не так хорошо, как в Пикардии. Семья из Мена, где соль облагали налогом, оставляла свою собаку семье из Бретани, где налога на соль не было. Собаку сажали на привязь, морили голодом, а потом отпускали на волю с тюком соли. Только самый отважный пограничник попытался бы остановить рассерженного изголодавшегося пса, который рвался домой. До 1850 года на парижской площади Боя[26], на том берегу канала Сен-Мартин, про который ходит дурная слава, каждое воскресенье и каждый праздник натравливали собак на любое животное, которое могли найти, – быков, медведей, волков, оленей, кабанов, ослов и других собак. А люди-дикари делали ставки и наслаждались видом крови. На рынке Сен-Жермен – самом грубом из парижских собачьих рынков – покупали беспородных собак для экспериментов в находящейся поблизости медицинской школе.

Восприятие страдания бывает разным у разных поколений и в разных странах. Многие иностранцы, приезжавшие во Францию, были поражены добротой французских кучеров и порой ругали их за нежелание бить лошадей плетью, чтобы те шли галопом. Лошади страдали больше от человеческой глупости, невежества и неумения, чем от сознательной жестокости. Когда дилижансы дальнего следования двигались на юг, крепких першеронов, в расчете на которых они были сконструированы, заменяли на длинных и тонких лошадей, для которых тащить эту громоздкую карету было мучением. Та же судьба постигла и маленьких лошадей, которых оставили во Франции казаки после вторжений союзников в 1814 и 1815 годах. Лошади должны были разделять со своими хозяевами их неудобства. Терпеливые кобылы, на которых возили свой товар работавшие на рынок огородники из Роскофа на побережье Бретани, получили прозвище «тридцатилиговые», потому что без остановки везли цветную капусту и артишоки 30 лиг (83 мили); их хозяева точно так же ничего не ели до тех пор, пока не продавали свой груз в Ренне или Анжере.

Жестокий крестьянин, который мучает свою лошадь, чаще встречался в мифах буржуазной морали, чем в действительности. С середины XVIII века совет быть добрым к животным стал стандартным в книгах для детей. Но авторы думали не о благополучии животного, а об общественном положении ребенка. Они подразумевали, что хорошо воспитанный ребенок не должен вести себя как грубый крестьянин, который спит со своей скотиной и заставляет ее работать, чтобы добыть себе пропитание.

Самих животных стали изображать как святые существа, которые живут для того, чтобы человечество стало лучше в нравственном отношении. Популярные журналы, например Magasin Pittoresque, публиковали трогательные истории о животных-филантропах: «Умелая коза» (1833), «Любовь животных к беднякам» (1836), «Люди, которых кормили животные» (1841), «Материнская любовь кошек» (1876), «Язык ушей» (1884) и т. д. Общество защиты животных, основанное в 1848 году, за шестнадцать лет до Общества защиты детей, ставило своей целью «улучшить нравственность рабочего класса».

Первый закон против жестокого обращения с животными, закон Граммона от 1850 года, запрещал устраивать бои между животными в городах в первую очередь не потому, что животные страдали, а из-за предположения, что жестокие виды спорта могут развить у пролетариата жажду крови и подтолкнуть его к революции.

Как наклейка Всемирного фонда дикой природы на окне автомобиля не мешает ему оставлять на гудроне след из расплющенных трупов[27], так же эта сентиментальность могла отлично уживаться с повседневной жестокостью. В Средиземном море пассажиры-буржуа стреляли с кораблей по дельфинам. Воскресные охотники могли убивать свою жертву неописуемо садистским образом. Мнение, что охотники хорошо понимают тех зверей, которых убивают, вряд ли соответствует действительности. Даже в конце XIX века некоторые охотники верили, что один сурок может тянуть другого, как телегу, и что серны и каменные бараны (горные бараны с рогами, похожими на козьи) прыгают вниз с отвесных скал и не разбиваются потому, что их рога вонзаются в землю. Многие дикие четвероногие жители Франции были известны своим соотечественникам-людям не больше, чем коренное человеческое население французских колоний.

Гибель животных на дорогах и разрастание городов – изобретения нашего времени, но даже два столетия назад были признаки того, что открытие и освоение Франции принесут животным бедствия и смерть. Домашние животные в городах были защищены законом Граммона, но единственной защитой для диких животных были появлявшиеся время от времени ограничения на охоту, к тому же у многих охотников запрет только усиливал наслаждение.

В начале 1780-х годов, когда ропот народа уже стал угрозой для французской монархии, геолог Орас-Бенедикт де Соссюр одним из первых заметил тихую катастрофу в царстве животных. В 1760-х годах он осуществил ряд смелых экспедиций в альпийские горные массивы.

Вернувшись туда через двадцать лет, он обнаружил, что сурок, когда-то вездесущий мохнатый дух этих гор, стал теперь редкостью.

«Жители Шамуни с увлечением охотятся на сурков, хотя выгоды от этого мало, отчего количество этих животных весьма заметно уменьшилось. В своих прежних путешествиях я встречал так много сурков, что их свист, отдававшийся эхом в горах, и то, как они прыгали и убегали прочь, было для меня постоянным развлечением. В этом году я иногда и редко слышал свист, но не увидел ни одного сурка. Охотники из Шамуни уже полностью уничтожили или прогнали прочь каменных баранов, которые когда-то были обычными животными в их горах, и, вероятно, меньше чем через сто лет здесь нельзя будет увидеть ни сурков, ни серн».