уже и на высоком и на малом столе и вполне мог оценить слова Даниила о вреде лихого и о пользе доброго советчика-думца.

В-третьих, именно в эти месяцы временного пребывания Ярослава во Владимиро-Суздальской, земле уместно было такое сочетание новгородских и суздальских географических названий, упомянутых в «Слове Даниила Заточника»: «…тако и мы, господине, желаем (жадаем) милости твоея, зане, господине, кому Боголюбово, а мне — горе лютое; кому Белоозеро, а мне — черней смолы; кому Лаче озеро, а мне на нем седя плачь горький; и кому ти есть Новъгород, а мне и углы опадали, зане не процветет часть моя» (IX).

Разгадывая связи этих географических пунктов с содержанием челобитной Даниила Ярославу Владимировичу, мы должны, прежде всего, отбросить мысль о случайности этих упоминаний, о пустом балагурстве и каламбурах. О Новгороде уже сказано выше; озеро Лаче названо автором своим местом жительства.

Почему названы еще два пункта? Боголюбово, личная резиденция Всеволода, было намеком на сюзерена Ярослава, великого князя; это не требует особых пояснений. Сложнее определить, зачем понадобилось упоминать далекое Белоозеро, клином врезавшееся в новгородские владения и доходившее почти до Волочка и Заволочья.

Вспомним, что зимой 1196/97 г. Ярослав и Всеволод собирали дани в новгородских владениях именно поблизости от Белоозера «за Волочком». Может быть, здесь, на этой важнейшей стратегической позиции, и оставался Ярослав, наиболее заинтересованный в оказании военного давления на Новгород. Вспомним, что и в последующее время князья «Низа» Василий Дмитриевич в 1397 г. и Иван III в 1471 г. во время конфликтов с Новгородом начинали с того, что, идя от Белоозера, устремлялись на Заволочье, на Северную Двину и тем самым вынуждали Новгород идти на уступки.

Пребывание Ярослава Владимировича осенью 1197 г. на Белоозере более чем вероятно. Только Белоозеро и могло быть владимиро-суздальской базой для военных операций против новгородцев «за Волочком». А если это так, то вполне понятна и просьба Даниила, находившегося на озере Лаче, близ Белоозера, дать ему личную аудиенцию: «Княже мой, господине! Яви ми зрак лица своего!» Даниил знает, что на этой аудиенции его бедная одежда может произвести плохое впечатление на князя и заранее просит извинить его: «Господине мой, не зри внешняя моя, но возри внутренняя моя. Аз бо, господине, одеянием оскудей есмь, но разумом обилен…» (XIX, XXVIII). От озера Лаче до города Белоозеро всего 3–4 дня конного пути. По непонятной причине большинство исследователей продолжают повторять старую ошибку и относить озеро Лаче к новгородским владениям, тогда как еще Е. Голубинский указал на эту ошибку и верно определил принадлежность Белоозера к Ростовской земле[217].

То, что Ярослав при всех его злоключениях не был все же бездомным приживальщиком Всеволода, явствует из раздела XXIV: «Гусли бо строятся персты, а тело основается жилами. Дуб крепок множеством корениа. Тако и град нашь — твоею дръжавою».

В условиях 1197 г. наиболее вероятно, что городом Ярослава был Белозерск — далеко выдвинутый в новгородские земли ростово-суздальский форпост, который Даниил, живший на Лаче-озере, с полным правом мог называть «нашим городом». Приведенные выше слова абсолютно неприменимы к Новгороду. Не таков был этот город, чтобы позволить князю играть на нем, как на гуслях, и никогда кратковременные князья не были ни жилами, ни корнями вольного города.

Так гипотетически распределяется география «Слова» в определенных исторических условиях 1197 г.: Боголюбово — резиденция великого князя Всеволода Юрьевича; Белоозеро — князь Ярослав, собирающий отсюда новгородскую дань в Заволочье; озеро Лаче — местопребывание разоренного «мужа» Даниила; Новгород — «высокий стол», ожидающий князя Ярослава.

Определив, насколько возможно, время написания «Слова Даниила Заточника», мы должны подойти к вопросу о цели его послания князю Ярославу Владимировичу, а тем самым затронуть и вопрос о личности самого Даниила.

Непосредственная цель давно уже определена исследователями — получение княжей «милости» в виде денег или села с крестьянами, защищенного от тиунов и рядовичей, или какого-то места, дающего доход. Неясным остается только эквивалент этой милости. Едва ли Даниил просто просил на бедность, не предполагая чем-то услужить князю. Вот здесь-то и становится необходимым раскрытие его личности, его жизненных, деловых возможностей.

Яркое и многогранное произведение Даниила своими смелыми и неожиданными метафорами нередко вводило исследователей в заблуждение, и художественный, литературный прием они принимали за проявление его биографических черт. Так родилось представление о том, что Даниил был вором (С.П. Шевырев) или мастером золотых и серебряных дел (М.Н. Тихомиров). О таких попытках остроумно писал И.У. Будовниц: «С таким же успехом можно заявить, что Даниил был музыкантом („вострубим убо яко в златокованныя трубы… и начнем бити в стребреныя органы“), мельником или хлебопеком („пшеница бо, много мучима, чист хлеб являет“), рыбаком („невод не одержит в себе воды, точию рыбы едины“), суконником („паволока бо испещрена многими шелки, красно лице являет“)»[218]. После работы И.У. Будовница появилась новая гипотеза Н.Н. Воронина, считавшего, что Даниил — «любимый княжеский шут-скоморох», то получавший «пинок княжеского сапога» (с. 71), то наушничавший князю «с глазу на глаз рано утром в княжеской ложнице» (с. 80) или усыплявший его в этой же спальне, «где князь засыпал под болтовню — „байки“ своего шута»[219]. Слово «шут» в применении к Даниилу было употреблено задолго до Н.Н. Воронина, но этот взгляд не получил поддержки впоследствии[220]. Д.С. Лихачев писал значительно осторожнее: «Даниил — это своего рода „интеллигент“ древней Руси XII–XIII вв., интеллигент, принадлежащий к эксплуатируемым слоям общества… Даниил только учился у скоморохов, но сам он скоморохом не был»[221].

Вопроса о том, как и чем собирался Даниил отплатить князю за испрашиваемую милость, Д.С. Лихачев не касался: «Холоп или дворянин, Даниил нашел средства отшутиться у князя, нашел привычный путь шуткой вымолвить себе милость…»[222]

Поскольку ответа на этот вопрос дано не было, нам придется заняться такой темой, как «Даниил и князь», во всех ее аспектах. Прежде всего, следует определить отношения Даниила и Ярослава Владимировича до написания «Слова».

Откуда родом Даниил? Исследователи называют его родиной и Суздальскую землю, и Новгород, и Переяславль Русский. Суздальщина появилась в результате искусственного объединения Даниила с псевдо-Даниилом; автор «Моления», сын рабы переяславского князя, по всей вероятности, действительно был уроженцем северо-востока.

На новгородском происхождении автора «Слова» настаивал С.П. Обнорский[223], но его вывод основывается лишь на одном разделе «Слова Даниила Заточника». Говоря о произведении в целом, Обнорский характеризует язык Даниила как «нормальный русский литературный язык старшего периода; он смыкается по своим чертам с языком таких наших оригинальных памятников… как Русская Правда, творения Владимира Мономаха и др.»