Н. И. Тургеневым разрабатывал планы создания дворянского общества с целью постепенного освобождения крестьян от крепостной зависимости. Записка о необходимости этого была подана Александру I.

Это вызвало охлаждение царя к Воронцову и сильно задело его, что нашло отражение в частной переписке истинных доброжелателей Михаила Семёновича. «Кому же служить можно, если не служить графу Воронцову? — возмущался Н. Н. Раевский. — Его воспитание, его счастливые способности всегда уважаемы будут достойно, и, конечно, никто затмить его не в состоянии».

С этим был согласен и А. П. Ермолов, писавший в феврале 1819 года дежурному генералу Главного штаба А. А. Закревскому: «Надобно беречь подобных ему людей: у вас нет таковых излишних! Не по дружбе к нему, но по самой справедливости оцените его и, без сомнения, найдёте, что люди с его достоинствами редки. Прибавьте и ту выгоду, что он молод и государство долго может пользоваться его услугами. Во всём свете люди на высокие ступени по большей части восходят поздно, тем лучше, что человек способный может достигнуть их в молодости».

В мае 1823 года Воронцов получил в управление южные территории Российской империи. В качестве новороссийского генерал-губернатора и наместника Бессарабской области он много способствовал заселению и хозяйственному освоению этой территории; много сделал для развития на ней городов. Благодаря его усилиям Одесса вскоре стала крупным портом и одним из главных центров юга России. По инициативе Воронцова по южному побережью Крыма и Бессарабии было высажено более четырёх миллионов виноградных лоз, что в дальнейшем способствовало развитию виноделия. Он поощрял искусство и литературу, что дало современникам повод характеризовать время его правления как золотой век одесской словесности. Один из местных поэтов, воздавая должное правителю края, писал:

Благословляют Воронцова

И город тот, и те края!

Монаршей воли исполнитель,

Наук, художеств покровитель,

Поборник правды, друг добра,

Сановник мудрый, храбрый воин,

Олив и лавров он достоин.

М. С. Воронцов

Высокий, худощавый, элегантный, с изящными чертами лица и твёрдым взглядом, он был невозмутим. Говорил со свистящим английским акцентом. «Если бы не русский генеральский мундир и военная форменная шинель, небрежно накинутая на плечи, — писал современник, — вы бы поклялись, что это английский пэр, тип утончённого временем и цивилизациею потомка одного из железных сподвижников Вильгельма Завоевателя; на тонких губах генерала вечно играла ласково-коварная улыбка». Его величали лордом, и он держал себя как вице-король одной из провинций империи. Да по сути таковым и был, окружённый услужливыми льстецами и молодыми карьеристами.

Воронцов покровительствовал евреям и иностранцам, большое внимание уделял развитию внешней торговли через порты Азовского и Чёрного морей. Словом, был весьма деятелен на фоне большинства местных князьков России. И это не оставалось незамеченным верховной властью. В марте 1825 года он был пожалован в генералы от инфантерии и назначен членом Государственного совета с оставлением в прежних должностях. С началом Русско-турецкой войны 1828–1829 годов Михаил Семёнович отбыл на театр военных действий и отличился при взятии Варны.

В декабре 1844 года новое назначение — главнокомандующий Отдельным Кавказским корпусом. В мае следующего года, выполняя приказ царя, Воронцов предпринял штурм Дарго, резиденции вождя горцев Шамиля. Карательная экспедиция не дала желаемых результатов: Шамиль ускользнул, предварительно спалив Дарго; русские потеряли более 3000 человек. Пришлось переходить к планомерному вытеснению горцев с занимаемых ими территорий и создавать опорные пункты.

В апреле 1852 года Михаил Семёнович был возведён в княжеское Российской империи достоинство с титулом светлости. Прослужив ещё два с половиной года, он подал в отставку, которая была принята. За плечами удачливого военачальника и талантливого администратора осталось 53 года беспорочной службы царю и Отечеству, а потому при коронации императора Александра II Воронцов был пожалован в генерал-фельдмаршалы. Это случилось за восемь месяцев до его кончины.

Похоронили Михаила Семёновича в кафедральном Преображенском соборе Одессы. На могильной плите было высечено: «Люди с властью и богатством должны жить так, чтобы другие прощали им эту власть и богатство». В своём многотрудном бытии Воронцов старался руководствоваться этой мыслью. И небезуспешно.

В 1936 году могила героя Отечественной войны была осквернена. Позднее прах Воронцова перезахоронили на кладбище посёлка Слободка-Романовка. Не повезло Михаилу Семёновичу и с памятью потомков: долгие годы его знали в основном по эпиграммам А. С. Пушкина.

«Поэт и вельможа»

Из двух лет кишинёвской «ссылки» фактически поэт находился в этом захолустье не более года. Тем не менее старшие друзья, обеспокоенные судьбой младшего собрата, «пристроили» его к генерал-губернатору Новороссии. А. И. Тургенев писал по этому поводу П. А. Вяземскому: «Я после и сам два раза говорил Воронцову, истолковал ему Пушкина и что нужно для его спасения. Кажется, это пойдёт на лад. Меценат, климат, море, исторические воспоминания — всё есть; за талантом дело не станет, лишь бы не захлебнулся. Впрочем, я одного боюсь: послали тебя в Варшаву, откуда тебя выслали; Батюшкова — в Италию — с ума сошёл; что-то будет с Пушкиным?»

А. И. Тургенев был в это время директором Департамента духовных дел иностранных исповеданий, и Воронцов не мог отказать в его просьбе, обещал пригреть поэта, чтобы «спасти его нравственность и дать его таланту досуг и силу развиться».

И. Н. Инзов, благодетель поэта, неохотно расстался с ним. Одному из своих сотрудников сказал: «А с Воронцовым, право, несдобровать ему».

Первая встреча поэта и воина произошла около 21 июля 1823 года. Михаил Семёнович принял Пушкина очень ласково, и он стал частым посетителем дома генерал-губернатора, пользовался его библиотекой (и весьма активно): переписал секретные записки императрицы Екатерины II — два переплетённых тома, то есть корпел над ними продолжительное время, проявив завидные терпение и усидчивость.

Воспитанный в Англии Воронцов своими привычками и вкусами напоминал больше британского лорда, чем русского генерала, так и воспринимали его современники: «В графе М. С. Воронцове была вся английская складка, и так же он сквозь зубы говорил, так же был сдержан и безукоризнен во внешних приёмах своих, так же горд, холоден и властителен пред своими подчинёнными, как любой из сыновей аристократической Британии. Наружность Воронцова поражала своим истинно барским изяществом. Высокий, сухой, замечательно благородные черты, словно отточенные резцом, взгляд необыкновенно спокойный, тонкие длинные губы с этою вечно игравшею на них ласково-коварною улыбкою. Чем ненавистнее был ему человек, тем приветливее обходился он с ним; чем глубже вырывалась им яма, в которую собирался он пихнуть своего недоброхота, тем дружелюбнее жал он его руку в своей. Тонко рассчитанный и издалека заготовляемый удар падал всегда на голову жертвы в ту минуту, когда она менее всего ожидала такового».

Воронцов