Постепенно Магоне утихомирился, сказал примирительно:

— Все-таки не соглашайтесь на бешеную цену.

— Вот и пойми вас! — рассмеялся Самарин. — Ведь чем больше я заплачу полковнику, тем больше будет ваша убыточная доля, а вы...

— С вами спорить — надо пуд соли съесть, — угрюмо проворчал Магоне.

— Учитесь. А когда я буду с вами расплачиваться, поучитесь заодно и честности.

— Посмотрим...

Слава богу, это улажено.

На другой день около девяти часов вечера полковник Янсон пришел к Самарину домой. Бегло оглядев комнату с ее разномастной обстановкой, включая кровать в виде раковины, он улыбнулся:

— Да... От нувориша здесь разве только кровать...

— Совершенно точно, — подтвердил Самарин. — А если вы хотите увидеть самого нувориша, я его сейчас позову, он хозяин этой квартиры.

— Ради всех святых, не надо! — поднял руки полковник.

Они сели к столу.

— Напрасно не хотите посмотреть... — Самарин наклонился к полковнику через стол и продолжал вполголоса: — Потрясающая личность! Помесь карманного вора с шакалом! Знаете, кто он? Всего-навсего дворник. Когда наши войска пришли сюда, он захватил эту роскошную квартиру с обстановкой и еще несколько квартир ограбил. Но как же он мог поступить иначе, если видел, что пришла армия, которая тоже грабит и называет это новым порядком?

Полковник посмотрел на Самарина пристально и удивленно.

Перехватив его взгляд, Самарин сказал:

— Чем вы удивлены? Я же говорил и вам и вашей жене, что не все немцы порождены дьяволом. Но это еще не вся его одиссея... — продолжал Самарин. — Два его брата захватили чужой хутор со всем его добром и живностью и теперь возят в Ригу на черный рынок продукты и гребут деньги лопатой. Вот тот случай, когда Германия дала людям все. Закавыка, однако, в том, что эти люди сволочи, хотя, извините, и латыши. — И без паузы: — Это верно, что вы, когда мы заняли Латвию, ушли в отставку?

— Откуда вам это известно? — поднял брови полковник.

— От моего жадного компаньона. Вот тоже любопытный экземплярчик. Знаете, какое у него горе на этой войне? Что он не успел поживиться возле местных евреев, когда наши их убрали. Вот уж поистине, мне, как юристу по образованию, есть сейчас о чем подумать по поводу права и нравственности во время войны.

— Войны бывают разные, — тихо обронил Янсон. — И, помолчав, добавил: — Да, я ушел из своей армии, а вы что, считаете, что я должен был поступить в вашу?

— А что? С таким прекрасным немецким языком, как у вас...

— О, нет! — перебил его полковник. — Кстати, а почему вы сами занимаетесь коммерцией не дома, а у нас?

— Дома тоже можно, — ответил Самарин. — Но очень трудно. Если не входить в какой-нибудь альянс с военными и не пользоваться их поддержкой, кредитные банки не дают ссуды, а оборачиваться только своими средствами означало бы топтаться на месте или даже идти вспять. Вот отец и придумал послать меня сюда, он почему-то был уверен, что кожа — главный предмет коммерции нашей фирмы — здесь есть. А ее нет и здесь. И поэтому я ринулся во всяческую коммерцию, и это привело меня к вам. Я покупаю хорошие вещи и продаю их своим военным, у которых, слава богу, есть деньги. Ну вот, я сказал вам все, как священнику на исповеди.

— Сколько людей, столько и трудностей в жизни, — философски заметил полковник.

— Ну, положим, ваши трудности, судя по всему, тяжелее моих, — улыбнулся Самарин. — Я до продажи своих вещей еще не дошел.

Полковник долго смотрел на Самарина и вдруг сказал:

— Вы совершенно не похожи на коммерсанта.

— О, да! — мгновенно согласился Самарин. — Увы, я деградировал до положения спекулянта. И чтобы доказать, что я действительно плохой делец, хочу предложить вам идею, которая облегчит ваше и мое положение. Я куплю у вас какую-то одну вещицу, на это у меня хватит наличных денег, а вам их хватит на какое-то время, а потом мы подумаем о какой-то вещице другой. А может, к тому времени и у вас наступит то улучшение, о котором вы говорили. Вам что, предлагают работу наши?

— Нет. Я все-таки латыш и могу служить только Латвии.

Самарин решил больше ничего не спрашивать — слишком настойчивое его любопытство могло вызвать у полковника подозрение.

— Ну так как вы относитесь к моей идее?

— Меня это вполне устраивает... — Полковник вынул из портфеля и положил на стол того самого рака с жемчужными глазами.

Самарин небрежно осмотрел вещицу и назвал сумму, явно завышенную. Полковник кивнул. Самарин отсчитал ему деньги в немецких рейхсмарках. Условились, что, когда у полковника возникнет необходимость продать еще какую-нибудь вещь, он позвонит Самарину по телефону.

Полковник Янсон позвонил спустя четыре дня. На этот раз Самарин купил у него золотой портсигар, с которого была удалена дарственная надпись.

Расчет произведен, и полковнику можно уходить, но Самарин видел, что он медлит, продолжает сидеть за столом. И вдруг он спросил:

— Вы давно были дома?

— Месяц назад, — ответил Самарин. — И на днях поеду снова. Надо отчитываться о коммерции перед отцом.

— Ну и как у вас там, дома?

— Фирма наша чахнет, отец нервничает и даже хочет закрыть дело.

— Но почему же так все плохо? — спросил полковник. — У Германии такие успехи, ваша армия...

— Какие успехи вы имеете в виду? — перебил его Самарин.

— Военные, конечно.

Самарин покачал головой:

— Так как вы человек военный, я ваше утверждение должен воспринимать как иронию? А мне тошно и без вашей иронии.

— Боже мой! А Франция? А Бельгия? А Балканы? А Европа? А Норвегия? А пол-России, наконец?

— Я человек штатский, и нелепо, что я должен вам разъяснять то, что уже понял любой, немного думающий немец: Германия влезла в войну, которой не видно конца, а ее ресурсы, напротив, — не бесконечны. Я не верю, что вы, господин полковник, не понимаете этого. Извините.

Полковник долго молчал, поглядывая исподволь на Самарина, потом сказал:

— Согласен, войну Германия получила тяжелую. Но мне кажется, что до истощения ее ресурсов еще далеко.

— Хотелось бы в это поверить, — тихо обронил Самарин и, помолчав, спросил осторожно: — Вы думаете, мы еще можем эту войну выиграть?

— О, я не оракул! — улыбнулся полковник. — И мне неведомо истинное положение с вашими ресурсами. Мне только думается иногда, что против Германии сильно действует политическая сущность, какую она сообщила этой войне. Точнее сказать, идея.

— Я это не понимаю... — робко сознался Самарин.

— Ну, возьмем в качестве примера русский фронт. Вы там решаете идею уничтожения этой страны и разгрома всех идеалов русских. А что вы им предлагаете взамен? Колониальный режим? Вот почему русские дерутся с вами так отчаянно. И для них проблема ресурсов предельно проста: драться до последнего патрона, до последнего солдата. Вы это понимаете?