Тяжелая дверь отжалась, оставив для входа всего-то небольшой проем. Вошли бочком, будто робея. В бронированной комнате, сравнительно небольшой, вдоль стен едва ли не до самого потолка были вмонтированы ящики для индивидуального хранения. Служащий подошел к его ящику и вытащил свой ключ. Савва Платонович был уверен, что хранитель помнит не только фамилию своего клиента, но и номер ящика. Иных людей в солидном заведении не держат. Прежде чем попасть на это место, он выдержал нешуточный отбор.

Так что чужие таланты следует уважать. Располагающе улыбнувшись, генерал достал ключ и вежливо предложил:

– Приступим.

Одновременно, соблюдая синхронность даже в движениях, вставили ключ в замочную скважину. Негромко и мягко сработал механизм. Теперь ящик был доступен.

Пришла очередь вернуть любезность. С профессиональным радушием брюнет раздвинул тонкие губы, показав отменные зубы:

– Я вас оставлю… Можете находиться здесь столько, сколько потребуется. Если пожелаете меня вызвать, поднимите трубку телефона, – показал он на аппарат, прикрепленный к стене.

Бесшумно, как того требовала служба, удалился, оставляя Савву Платоновича в одиночестве со своими сокровищами.

Генерал невольно почувствовал волнение. Подобное с ним случалось всякий раз, как только он оказывался перед заветным ящиком. Осторожно, как если бы опасался, что его содержимое может вдруг исчезнуть, потянул его на себя. Выдвинул.

Невольно обратил внимание на то, что кончики его пальцев слегка дрогнули. Эдакий скупой рыцарь, трясущийся над златом. Помнится, в прошлые времена нервишки у него были куда крепче. Неужто так сдал!

Откинув крышку, отставной генерал-полковник широко заулыбался: никуда оно не делось! Подняв трубку телефона, генерал произнес:

– Можно выходить. Я вас жду.

Наемник Во все времена женщина для мужчины была самой желанной и опасной игрушкой, которая сознательно или невольно ставила на кон собственного честолюбия жизнь своего покровителя. Вместо бронированных лат теперь на плечах мужчины цивильный костюм, вместо тяжелой палицы – ручка «Паркер», а вместо коня – дорогой автомобиль.

Но сущность осталась прежней.

Ради женщины мужчина всегда пускался в самые рискованные предприятия. Такова мужская природа – добиваться того, что тебе желанно, и защищать то, что тебе дорого.

Для предстоящего дела оставалось подобрать подходящего партнера.

Кандидатура Волостнова была отброшена сразу. Не тот типаж! А потом, все эти милицейские заморочки могут выйти боком.

После некоторого раздумья Фомич решил, что лучшую кандидатуру, чем Артем Румаков, трудно даже представить. Невыразительный внешне: худой, с бледным лицом, слегка сутулыми плечами, он представлял собой вполне удобную мишень для насмешек. И трудно было даже предположить, что у этого неказистого двадцатидевятилетнего парня весьма богатый послужной боевой список. Начинал с того, что три года прослужил во Французском легионе, побывал едва ли не на всех континентах, где были интересы Франции. Было в его послужном списке участие в межэтнических конфликтах, откуда он, кроме обычных фотографий, привозил трудно заживающие ранения.

Тихий голос, застенчивый взгляд – всего лишь ширма, за которой прятался отчаянный вояка. Даже удивительно, что он до сих пор не свернул где-то шею. Артем был из тех людей, кто отчаянно бросается во всякие рискованные предприятия. Подобное состояние было для него органично и только подчеркивало его яркую индивидуальность.

Однажды, после очередной выпитой бутылки водки, между ними завязался откровенный разговор, и Фомич, уже не пряча распиравшего любопытства, поинтересовался, что заставляет его мчаться на другой конец света, чтобы поиграть в казаки-разбойники. Неужели горсть мелких монет?

Ответ поразил своей прямолинейностью.

Подняв на собеседника карие глаза, Артем безо всякой рисовки ответил:

– Из-за страха. – Поймав в глазах собеседника недоумение, пояснил с едва затеплившейся улыбкой: – Знаешь, я всю жизнь боюсь быть непонятым, боюсь не добиться поставленной цели, боюсь, что стану перед кем-то пресмыкаться, и вот поэтому постоянно себя подстегиваю и преодолеваю. Все, что я делаю, я делаю исключительно из-за собственного страха.

Странное суждение – большую часть своих подвигов он совершил благодаря тому, что преодолевал свою природу.

В какой-то степени ежедневная борьба с собой стала для него второй натурой. Смеясь, Артем Румаков рассказывал: когда он был прыщавым подростком, проехать в трамвае без билета расценивалось им как своеобразный подвиг.

Когда ему становилось особенно трудно, он вспоминал свой невольный страх перед кондуктором.

Так что лучшего напарника было не найти.

Встретились приятели в небольшом летнем кафе. Столики были вынесены на улицу, два размещались в опасной близости от мостовой. Повертев головой, Румаков выбрал тот, что находился на самом краю.

Весьма неосмотрительное решение!

Фомичу вдруг подумалось, что Румаков его проверяет. Ведь между мостовой и кафе не было ограждения, а машины здесь проскакивали с такой скоростью, как если бы имели твердое намерение смести близстоящие столики, а заодно и тех, кто за ними расположился.

Румаков сел лицом к движущемуся потоку, так что в случае опасности у него останется добрых пара секунд, чтобы отскочить в сторону.

Напротив Артема оставался один свободный стул, и Фомич опустился на него, спиной к плотному автомобильному потоку. Кирилл был уверен, что сейчас во всей Москве не было более рискованного места, чем это придорожное кафе. Так что у него были весьма призрачные шансы на спасение.

Придется дерзнуть, не заваливать же дело из-за чрезмерной осторожности. Казалось, Румаков прочитал его мысли, во всяком случае, в уголках его губ появилось нечто похожее на усмешку.

– Так о чем пойдет разговор?

Подняв два пальца, Артем подозвал официанта, а когда тот подошел, он, едва шевеля языком, заказал две чашки кофе.

Фомич давно обратил внимание на то, что многие действия тот совершал с нарочитанной ленцой, как если бы делал одолжение всему свету, и при этом его совершенно не волновало мнение собеседников. Немногочисленных приятелей его поведение порой раздражало. Но Румаков никому не навязывал своего общества, не нравится – можете уходить!

– Тут такое дело… Не знаю, как и начать, – сдержанно проговорил Фомич, думая, как бы отсечь множество деталей, которые могут только усложнить картину. Говорить в общих словах тоже нельзя. Несмотря на простоватый вид, Артем был умен и мог догадаться, что от него что-то скрывают. Этого не любит никто, а потом, кому же охота подставляться зазря!

– Не напрягайся, говори о главном, – подсказал Румаков, заметив терзания приятеля. – Нужда будет, потом все расскажешь в деталях. Я тебя знаю давно, ты бы просто так не потревожил.