Я недоговорил: осекся, вдруг сообразив, куда клонит Этти.

И тут он вытащил посох из воды. Некоторые голубые знаки, став темно-серыми, почти совсем слились с металлом. Другие, по-видимому, все же стеклянные, сохранили свою яркую голубизну.

— Ах ты, дьявол! — выругался Гиацинт.

Но брату было не до нас с нашим изумлением — он созерцал письмена, не обращая на нас внимания, и только бубнил себе под нос:

— Ну да… Это все меняет! — Камешки уже снова начинали принимать свой природный оттенок. — Лед… Ганс, сбегай в вагон-ресторан и принеси кубики льда! Морган, мне нужен анк!

Ганс не без проволочки возвратился с термосом, наполненным кубиками льда.

— Что ты им сказал? — спросил я.

— Что у Кассандры климакс в самом разгаре, приливы замучили.

Гиацинт расхохотался, а Кассандра возмущенно фыркнула:

— Маленький поганец!

Выбрав ледышку покрупнее, брат стал медленно водить ею по письменам. Когда знаки меняли цвет, он делал записи.

Мы ждали, когда он закончит. Кто постукивал об пол ногой, кто как бешеный дымил сигаретой, и вот через полчаса Этти наконец выпрямился с блаженной ухмылкой.

— Ну?! — Кассандра первой не выдержала. — Что там?

— Вот первоначальный текст, что я перевел, — сказал он, протягивая нам лист бумаги. — А вот, — и он стал подчеркивать бледно-желтым маркером некоторые слова, — вот что получается, если принимать в расчет только те письмена, что не меняют цвета: «Поток выступил из берегов, и нам пришлось покинуть свои дома. На улицах нашего селения его бессмертное тело распростерлось, подобно мертвецу, что пребываете своем склепе. Три месяца оно покоится на ложе, не принадлежавшем ему, Потом вода отступила. Минули годы, мы думали, что река утихомирилась, наши жизни спасены, но мы ошибались, ибо властелин мертвых вернулся в город, где дал волю своему гневу, не пощадив ни той, что его чтила, ни того, кто возносил ему молитвы. Прежде чем пришел рассвет, узурпатор помыслов, над нами проплыла ужасная тень Осириса: сей возлюбленный Исиды распростер свою тень. Его тайна в том, чтобы сеять болезнь, блуждая в маске отчаяния. Позже это селение изменило свой лик, другие люди вступили на землю его, и оно стало зваться иным именем.»

Мы все затаили дыхание. И снова Кассандра первой обрела дар речи:

— Ну вот, наша прекрасная теория насчет города, подвергшегося затоплению, сама канула на дно. если можно так выразиться.

— Мы от этого не в убытке. — успокоил ее Этти. — «…властелин мертвых вернулся в город, где дал волю своему гневу, не пощадив ни той, что его чтила, ни того, кто возносил ему молитвы». Явный намек на Осириса, брата и супруга Исиды. — Он выдержал паузу, тщетно ожидая, что кто-нибудь отреагирует, но мы были немы, и тогда он вскричал: — Абидос! Град Осириса! И мало того: там, в Абидосе, был великолепный храм, посвященный Осирису. Ну-ка догадайтесь, кто его воздвиг?

— Сети I! — крикнул Ганс.

— В самую точку!

На сей раз все, забыв сдержанность, дали волю своему энтузиазму. И я впервые с тех пор, как началась эта дикая охота за не поймешь каким сокровищем, почувствовав, что все обстоит не так уж безнадежно.

Мы продолжали свой путь. Доехали поездом до Асьюта, столицы одноименной провинции и самого большого города Верхнего Египта; в старину он звался Ликополисом и стоял на таком скрещении всех караванных путей, что ни обойти, ни объехать. Ныне это важный центр торговли зерновыми, крупный производитель хлопка и одно из тех мест, что наиболее привлекательны для западных туристов. К юго-западу от города высится горный склон, изрытый гипогеями правителей, приезжих туда допускают, но только с полицейским эскортом — в здешних краях эта предосторожность вошла в привычку. Где он, томный позолоченный Египет Агаты Кристи, этот дивный край? Где красавицы в белых платьях и джентльмены в костюмах-сафари, прогуливающиеся в тени пирамид? Ничего подобного давно и в помине нет. Благодушные, приветливые служаки из городской стражи, любопытная ребятня да беспечные шатания по местным базарчикам — только это и осталось. Джелабы, зонты и опахала, встарь скрывавшие прохожих от солнечного зноя, повсюду сменились армейской формой и ружьями, что до Асьюта, он не избежал всеобщей участи. Однако это отнюдь не прибавило доброй славы городу, чьи великолепные ковры не в силах скрыть его незавидное былое: еще и полсотни лет не минуло с тех пор, как Асьют, по правде сказать, специализировался на работорговле.

— Что это ты болтаешь? — Ганс аж задохнулся от возмущения.

— Правду, — заверил Этти. — Сколь бы невероятным это ни выглядело, Асьют еще в середине двадцатого века был важнейшим в Египте невольничьим рынком.

— Быть не может… Что ты мне рассказываешь?

— Он сказал правду, мой мальчик, — вмешалась женщина в великолепном, богато расшитом традиционном одеянии. — Торговцы людьми воистину осквернили это святое место.

Она оправила свое покрывало. В ее французском языке слышался едва заметный акцент, а приветливое раскрасневшееся лицо мгновенно внушаю симпатию.

Служащий вагона-ресторана принес ее багаж, и она расплатилась несколькими бумажными купюрами.

— Вы проводите здесь отпуск? — спросила она.

— Нам нужно попасть в Абидос, — сказал я. — А вы здешняя? — (Она кивнула.) — Как вы думаете, мы сможем добраться туда на пароходе?

Она призадумалась, состроила скептическую гримаску:

— Если вы не зарезервировали себе места заблаговременно, то вряд ли. Зато в этом регионе можно без труда нанять автомобиль. Шоссе проходит вдоль железной дороги. и виды там очень живописные.

— А проблем с полицией не будет? — встревожился Этти.

— Нет, на этом участке дороги эскорт вам не нужен. Но все-таки будьте осторожны. — Она придвинулась поближе, понизила голос: — Никогда не останавливайтесь в необжитых местах, старайтесь не оставаться одни посреди пустыни. И если будете устраивать привалы в селениях, то подальше от зон риска.

— Риска? — повторил Ганс.

— В частности, не стоит задерживаться по соседству с мечетями, сынок. И еще кое-где. В таких случаях надо расспросить местных жителей, желательно ремесленников или земледельцев, они вам скажут, каких уголков лучше избегать. Они привыкли давать объяснения иностранцам, хоть их теперь не часто встретишь, и чем дальше, тем реже, к несчастью, — добавила она.

В ее голосе проскользнула нотка печали, и с уст сорвалось имя Божье, произнесенное по-арабски. Гиацинт попытался ее утешить:

— Вы сейчас переживаете трудный период. Все в конце концов наладится.