— Ты этого не сделаешь.

— И вставить тебе кляп. Кляп кажется мне замечательной идеей.

Она вжалась в матрас, гадая, почему при мысли о том, что собственный муж связывает ее, живот ее сводит от приятного возбуждения.

— Я бы тебя укусила, — задыхаясь, сказала она.

— Черт тебя побери, Чариз.

Гидеон отвернулся. Сердце ее упало. «Сейчас он уйдет», — подумала она. Все ее усилия оказались тщетными. Она проиграла. На душе было тоскливо. Она устала. День был долгий и трудный для обоих. Если сегодня она сдаст позиции, хватит ли у нее воли завтра снова начать борьбу?

Гидеон прикоснулся к ней, и она утратила способность мыслить. Она готова была на все, только бы он прикоснулся к ней снова.

Гидеон, однако, не ушел, а свернул влево перед самой дверью и присел на пуфик возле двери и с яростью принялся стаскивать свои ботинки.

Чариз с облегчением вздохнула. Ее переполняла радость. Она едва могла в это поверить. Он решил остаться.

Более того, он подтвердил ее теорию о том, что на пике эмоций он свободен от своей фобии. Он прикасался к ней, нес ее на руках. Не дрожал, не дергался.

Света в комнате хватало для того, чтобы она могла разглядеть, что он по-прежнему раздосадован. Раздражение выдавали его резкие движения и упрямо сжатые губы.

— Хочешь, чтобы я тебе помогла? — робко спросила Чариз.

— Не дави на меня, Чариз, — угрюмо ответил он, встал и направился к кровати.

Чариз подвинулась, освобождая ему место, и нырнула под одеяло. Интимность, созданная его сегодняшним присутствием, была сильнее, чем при вчерашней вынужденной консуммации.

Он лег в кровать, но не прикоснулся к Чариз.

— Ты не собираешься раздеться?

— Нет.

Господи, он даже перчаток не снял. Это казалось странным.

Он устроился удобнее.

— Гидеон…

Когда он повернул голову на подушке, она увидела, как блеснули его глаза.

— Спокойной ночи, Чариз.

В голосе его звучала обида. Ему не нравилось, когда им манипулировали. Когда принуждали к близости. Она не могла его за это осуждать.

Но он здесь. Рядом с ней в постели.

Это ее первая победа. Теперь надо придумать, как разжечь в нем страсть, чтобы в следующий раз, когда они будут делить эту постель, он прикасался к ней.

Жаль, что она так мало знает о мужчинах. На помощь ей мог прийти разве что инстинкт. То, что произошло между ними прошлой ночью, было пропитано болью и стыдом. Но те чувства, которые Гидеон возбуждал в ней, должны найти свое выражение. В этом акте должно быть удовольствие. Недаром все люди стремятся совершить его?

Возможно, в скором времени Чариз это выяснит.

— Спокойной ночи, Гидеон, — сказала Чариз, обхватив себя руками, чтобы ненароком не дотронуться до него.

Со времен Рангапинди ужас и боль отравляли сны Гидеона. Этот сон принадлежал иному, благостному миру. Тонкие руки обнимали его. Нежная женская грудь была у него под щекой. Женщина дышала в одном с ним ритме.

Ощущение отверженности, которое испытывал он всякий раз, когда просыпался, исчезло. В этой чарующей фантазии он снова стал частью человеческой расы.

Господи, не дай ему проснуться.

Пока не надо.

Гидеон крепче сжал женскую талию и уткнулся лицом в роскошную грудь. Перечно-цветочный аромат щекотал ему ноздри.

Знакомый запах.

Он знал, кто ему снится. Он с самого начала это знал.

— Чариз, — прошептал он, уткнувшись губами в тонкий шелк, прикрывавший ее грудь.

Чариз провела рукой по его волосам, убрала прядь со лба.

Нежность этого жеста резанула его по сердцу, у него перехватило дыхание.

Физические подробности этого сна были такими насыщенными. Такими реальными.

Слишком реальными.

Он знал, что не спит. Краткое тепло было жестокой насмешкой. Запах Чариз превратился в приторную вонь разлагающейся плоти. Вместо ее нежных пальцев он чувствовал мертвую хватку смерти.

Тошнота поднималась к горлу. Он откатился в сторону и повернулся к ней спиной.

— Проклятие, — простонал он, закрыв лицо дрожащими руками, опасаясь, что его сейчас вырвет.

— Гидеон?

В голосе ее была тревога.

Но как ни плохо ему было сейчас, он успел заметить, что сильно возбужден. Он был тверд, как дуб. Особенность его недуга заключалась в том, что тело его продолжало реагировать на внешние раздражители, как тело нормального двадцатипятилетнего мужчины.

— Гидеон, ты в порядке?

— Да.

Он лгал.

Сквозь задернутые шторы в комнату проникал солнечный свет. Зашуршали простыни — она приподнялась на колени. Чертовски многозначительный звук. Желание бурлило в крови, настойчиво требуя утоления, и зов желания отчасти заглушил воющих в его голове демонов. Он даже не знал, что сейчас терзало его сильнее — желание или демоны.

— Я не верю тебе.

Матрас прогнулся — она подвинулась ближе к нему. Затем — да поможет ему Бог — жаркое прикосновение ее руки к напряженной спине.

Он замер, напрягся еще сильнее, борясь с желанием опрокинуть ее на спину и утолить ненасытное желание.

— Ты что, не знаешь, что меня не надо трогать? — процедил он сквозь зубы.

— Я знаю, что ты провел ночь, лежа в моих объятиях, — тихо произнесла она, не убирая, черт ее побери, руки.

Его прошиб холодный пот. Теперь там, где она касалась его, возникло целое озеро жара, и это озеро просачивалось в кровь, доводя ее чуть ли не до кипения.

— Я спал, — прорычал он, наслаждаясь ее прикосновением и ненавидя его.

— Я знаю, — терпеливо сказала она, поглаживая его спину медленными круговыми движениями.

Она искушала его, провоцировала. Мучила. Член его дрожал от желания оказаться в ней.

— Проблема в твоей голове, а не в твоем теле, — сказала Чариз.

Как могла она говорить так спокойно, когда он был на грани срыва?

Надо бежать от нее, пока не поздно. Гидеон вскочил и обернулся к ней:

— Я знаю. Но то, что чувствую, не плод моего воображения. Господи, Чариз, если бы я мог…

Он замолчал и судорожно втянул в себя воздух.

Чариз побледнела. Она опустилась на колени на смятые простыни в этой своей соблазнительной ночной рубашке. Гидеон упорно старался не замечать, как упирается ее грудь в прозрачный шелк. Он потерпел поражение. Глаза его пировали на этих роскошных округлостях. Рот наполнился слюной. Он сжимал и разжимал кулаки, только бы не схватить ее.