— Тебе не велели видеться со мной? — спрашиваю я. — А иначе ты пришел бы раньше.

— Ничего такого мне не говорили, но все, особенно твой отец, считали, что так надежнее.

— Нас еще не полностью оправдали? — спрашиваю я, имея в виду САВАК.

— Полностью. Но от САВАК можно ждать чего угодно.

— Почему никто из САВАК не пришел побеседовать со мной?

— Они знают, что мы были просто друзьями Доктора. Больше они нас не побеспокоят.

Я качаю головой, и мы на время умолкаем. Однажды мы пообещали друг другу не плакать на могиле Доктора. И сейчас мы оба изо всех сил стараемся не разреветься. Я спрашиваю Ахмеда, как дела у Фахимех, и он отвечает, что нормально. Он целует меня в щеку и говорит, что это от нее. Они с Фахимех и все прочие жители переулка ухаживают за розовым кустом, который я посадил в честь Доктора. Чтобы взглянуть на розы, к нам отовсюду приходят люди.

— Они воспринимают этот куст как священный мемориал, — говорит Ахмед.

— В нашем квартале замечательные люди.

Проходит несколько минут, и я спрашиваю Ахмеда, не обижали ли его в тюрьме, и он отвечает, что никто его и пальцем не тронул. Думаю, он лжет, но я не продолжаю эту тему. Он говорит, что они с Фахимех ждут не дождутся, когда я выберусь отсюда. Потом мы смотрим друг на друга, и каждый понимает, что мы хотим поговорить о Зари. Я с трудом сдерживаю слезы. Ни слова не говоря, Ахмед обнимает меня.

— Все нормально, нормально, — говорю я. — Как ее родители?

— За ними ухаживает Переодетый Ангел.

Я рассказываю ему о своем сне и словах Зари о том, что Доктор простил меня за любовь к его девушке. И еще я делюсь с ним тем, как Зари сказала, что всегда будет со мной, и как я все время ощущаю ее присутствие. Я уверен, она и сейчас с нами в комнате и счастлива оттого, что мы вместе. И я все-таки разражаюсь горькими рыданиями.

Ахмед просит меня собраться с духом и быть сильным. Он говорит, ему неведомо, что именно готовит будущее для каждого из нас, но Бог всегда поступает правильно. Я говорю, что не верю в Бога, но если Бог существует, ему придется многое мне объяснить, когда я до него доберусь. Ахмед качает головой и улыбается. Мне кажется, ему хочется прикусить кожу между большим и указательным пальцами, но он сдерживается.

Входят мой отец и доктор Сана. Ахмеду пора.

— Но прошло всего несколько минут, — протестую я.

— Скоро мы будем проводить вместе много времени, — говорит Ахмед. — Совсем как в старые времена, ладно? Совсем как в старые времена.

С влажными глазами мы обнимаем друг друга на прощание.

Я сижу у окна и смотрю на небо. С расстояния в миллионы миль мне мигает ярко сияющая звезда.

«Это, должно быть, Ахмед. Когда-нибудь он сподобится жизни властителя — я это знаю».

Я вспоминаю, как в ночь перед сороковинами Доктора Зари указывала на самую большую звезду, утверждая, что это я, и у меня перехватывает дыхание от слез.

Неделю спустя доктор Сана сообщает, что она наконец получила разрешение на выезд в Австралию, и, как только их дом будет продан, они с родственниками улетят. Когда устроится в Сиднее, она собирается написать мне, а потом даже вышлет билет, чтобы я навестил их в новом безопасном доме.

В день выписки из клиники я очень волнуюсь. Не могу себе представить, каково будет снова оказаться дома. Находится ли наш дом под наблюдением? Велено ли было людям не общаться со мной? Нарочно ли выбрал отец поздний час для нашего приезда, чтобы избежать встречи с соседями? Когда мы сворачиваем в переулок Шахназ, 10 метров, мне вспоминается тот день, когда Ахмед собрал всю округу для измерения ширины переулка. Я улыбаюсь, и отец это замечает.

— Чему ты улыбаешься? — спрашивает он.

— Да так, — отвечаю я, попросив его ехать помедленнее, чтобы я смог хорошенько рассмотреть знакомые места.

Я думаю о прошлом, где царила невинность, а зло существовало лишь в воображении рассказчиков, и мной овладевает ностальгия. Ностальгия по тем временам, когда Ирадж казался нам порочным, потому что заглядывался на сестру Ахмеда, а смерть была каким-то чуждым состоянием небытия, касающимся только стариков.

Наша округа выглядит по-другому, словно палитра времени придала всему налет старости. Переулок как будто более темный и узкий, чем мне помнится. Деревья голые и безжизненные. Февраль в Тегеране — холодный месяц. Дует зимний ветер, заносит снег к высоким стенам домов. Окна, выходящие на север, замерзли. Я вспоминаю, как мама говорила, что эти дома — рассадник микробов, потому что не освещаются солнцем. Я невольно улыбаюсь, но потом вижу неподалеку дом Зари. Он тоже темный и безжизненный. Душа содрогается от мучительной боли. Невыносимо представить себе нашу улицу без нее. И вот я вижу розовый куст. Он стоит высокий, но облетевший, как и должно быть в это время года.

Мы подъезжаем к нашему дому, отец останавливает машину, тормоза громко визжат. На улицу выбегает моя мать и, едва я открываю дверь, заключает меня в объятия. Она обнимает, целует меня и кричит, что никогда больше не отпустит от себя. Я готов расплакаться, но сдерживаюсь. Перед тем как войти в дом, я смотрю на крышу.

— Где Ахмед? — спрашиваю я.

Родители обмениваются взглядами, но ничего не говорят. Сердце у меня падает, и я непроизвольно тянусь к рукавам рубашки. И что теперь? Что с ним сделали? Он не пропустил бы моего возвращения!

Мы входим во двор, и на меня вдруг обрушивается град снежков — в грудь, голову и другие места.

— Давай, покажи ему! — слышу я крики парней.

Мама включает свет, и ко мне бегут Ахмед с Ираджем. Они хватают меня и валят на землю.

Мама со смехом говорит:

— Осторожней, пожалуйста, осторожней. Он еще слаб, и кости у него хрупкие.

— Ах, оставь их в покое, — говорит отец. — Пусть немного порезвятся.

Разумеется, Ахмед и Ирадж ни на кого не обращают внимания. Они шутливо пихают меня кулаками в живот и бока и бросаются снегом. Я переполнен радостью. Я тоже целую и обнимаю их, но не отвечаю на тычки.

В домах соседей зажигаются огни. Вдруг кажется, будто ожил весь переулок.

— Добро пожаловать домой! — кричит отец Ахмеда с той стороны стены, а его мать молится.

Другой мужчина, живущий за два дома от нашего, выкрикивает:

— Мы без тебя скучали!

Я оглядываюсь по сторонам и вижу соседей у окон, на крышах и на балконах домов. Они машут руками, улыбаются.

— Спокойного тебе сна, — говорит один сосед.

— Слава богу, он дома.

— Завтра ровно в девять утра мы играем в футбол! — слышу я, как выкрикивает какой-то парнишка.