исторического выбора и наших исторических альтернатив. Для того чтобы понять, как это оказалось возможным, нам необходимо очертить структуру этой исторической концепции.

Первая аксиома, первый научно-исторический постулат Янова гласит, что Россия естественным образом, генетически является северовосточной европейской страной. Это проясняется как в процессе исследования источников, так и в постоянных, регулярно повторяющихся попытках России утвердить и восстановить свою европейскую идентичность. При всей их кровавой трагичности эти попытки оказывались неизменно успешными, и они страшно медленно, но необратимо изменяли, модернизировали российскую политическую историю.

Вторым историческим постулатом Янова является наличие второго фундаментального генома российского политического организма — генома самодержавия. Этот геном историк принципиально отличает как от восточного деспотизма, так и от классического европейского абсолютизма. Перманентная смертельная борьба этих двух геномов российской политической истории порождает совершенно особый исторический феномен, который Янов обозначает как базовую «цивилизационную неустойчивость России».

Все перепетии и всю трагическую логику этой борьбы Янов полностью и с предельной ясностью разворачивает на страницах своего эссе. Оба генома, их наличие и конфликт безусловно аргументированы приводимыми Яновым источниками, как ретроспективным, так и актуальным анализом (наличие и постоянное взаимодействие этих двух временных планов принципиально важны, в том числе методологически).

Первый геном связан не только с очевидным для всех европейским генезисом Киевско-Новгородской Руси, а с обнаружением целой потерянной эпохи, «потерянного государства» (lost state) в российской и международной исторической памяти. Речь идет о том, что Янов назвал «Европейским столетием России». Иван Третий Великий и его последователи, их далеко идущие и поразительно успешные реформы оказываются центральными персонажами этой эпохи. Эпохи забытой, вытесненной из сознания общераспространенным как в самой России, так и за рубежом удобным всем сторонам экзотическим мифом о «природном» азиатском деспотизме и тем самым о неизбежности рабства и произвола власти в России.

Характерными элементами этой эпохи, по Янову и согласно источникам, являются следующие:

Свободное, защищенное институтом Юрьева дня крестьянство, судебная реформа. Янов пишет: «Великая реформа 1550-х не только освобождала крестьян от произвола «кормленщиков», заменив его выборным местным самоуправлением и судом присяжных, но и привела, по словам одного из самых блестящих историков-шестидесятников А. И. Копанева, раскопавшего старинные провинциальные архивы, к «гигантской концентрации земель в руках богатых крестьян», принадлежащих им как аллодиум, то есть как "частная собственность, утратившая все следы феодального держания", не только пашни, огороды, сенокосы, звериные уловы и скотные дворы, но и рыбные и пушные промыслы, ремесленные мастерские и солеварни, порою, как в случае Строгановых или Амосовых, с тысячами вольнонаемных рабочих. Короче, на Руси, как в Швеции, появляется слой крестьян-собственников, более могущественных и богатых, чем помещики».

Свобода и безнаказанность публичного выражения религиозного и политического мнения, реформационное церковное движение:

«Четыре поколения нестяжателей боролись против монастырского стяжания — за церковную Реформацию. Государство, хотя и покровительствовало нестяжателям (историк русской церкви А. В. Карташев назвал это «странным либерализмом Москвы»), но в ход идейной борьбы не вмешивалось. Лидер стяжателей-иосифлян преподобный Иосиф Волоцкий мог публично проклинать государя как "неправедного властителя, диавола и тирана", но ни один волос не упал с головы опального монаха».

Формирование классической европейской абсолютной монархии и монархической аристократии, начало аристократического парламентаризма, Земский собор.

Экономическое процветание:

«Ричард Ченслер, первый англичанин, посетивший Москву в 1553 году, нашел, что она была "в целом больше, чем Лондон с предместьями", а размах внутренней торговли поразил, как ни странно, даже англичанина. Вся территория, по которой он проехал, "изобилует маленькими деревушками, которые так полны народа, что удивительно смотреть на них. Земля вся хорошо засеяна хлебом, который жители везут в Москву в громадном количестве. Каждое утро вы можете встретить от 700 до 800 саней, едущих туда с хлебом… Иные везут хлеб в Москву, другие везут его оттуда, и среди них есть такие, что живут не меньше чем за 1000 миль". Современный немецкий историк Кирхнер заключил, что после завоевания Нарвы в 1558 году Русь стала главным центром балтийской торговли и одним из центров торговли мировой. Несколько сот судов грузились там ежегодно — из Гамбурга, Стокгольма, Копенгагена, Антверпена и Лондона».

Что же остановило и разрушило дотла это уверенное европейское движение России, во многом опережавшее аналогичные движения в современной ей Западной Европе, что превратило Россию буквально в пустыню спустя каких-то четверть века после невероятного экономического и социального взлета?

«По писцовым книгам 1578 года в станах Московского уезда числилось 96 % пустых земель. В Переяславль-Залесском уезде их было 70 %, в Можайском — 86. Углич, Дмитров, Новгород стояли обугленные и пустые, в Можайске было 89 % пустых домов, в Коломне — 94. Живущая пашня Новгородской земли, составлявшая в начале века 92 %, в 1580-е составляла не больше 10. Буквально на глазах одного поколения богатая процветающая Русь, один из центров мировой торговли, как слышали мы от Кирхнера, превратилась вдруг, по словам М. Соловьева, в "бедную, слабую, почти неизвестную" Московию, прозябающую на задворках Европы. С ней случилось что-то ужасное, сопоставимое, по мнению Н. М. Карамзина, с монгольским погромом Руси в XIII веке».

Что же именно позволило появиться такой парадигматической исторической фигуре, как Грозный? Как получилось, что он, Иоанн IV, — палач собственной страны и собственного народа (на этом диагнозе сходятся русские историки самых противоположных политических взглядов — от Карамзина и Погодина до Соловьева и Ключевского), воспользовался этим загадочным «что»? Как ему удалось совершить кровавую, безжалостную и, что гораздо важнее и страшнее, «долгоиграющую» (вплоть до нашего времени) в своей последовательной институциональности самодержавную революцию? Что позволило затем появиться у власти в России фигурам, которые сознательно пошли по пути реставрации форм, идей и практики самодержавной революции Грозного?

Остановили Россию на ее успешном европейском пути несколько увиденных и раскрытых Яновым факторов. И это отнюдь не азиатский деспотизм, который является основным мифом русской истории, иллюзорно спасительной ложью, которую рассказывает про себя для самооправдания самодержавная (в широком смысле) официальная Россия и стилизующая ее под экзотический восточный деспотизм западная историография.

Наследие Орды. И не вообще, а совершенно конкретное, причем «родное», а не собственно ордынское, то, что я бы назвал внутренней бомбой замедленного действия, заложенной Ордой в фундамент европейской истории и европейской идентичности России. Речь идет о дарованных Ордой обширных земельных монастырских владениях русской православной церкви: «На протяжении десятилетий церковь была фаворитом завоевателей. Орда сделала ее крупнейшим в стране землевладельцем и ростовщиком. Монастыри прибрали к рукам больше трети всех пахотных земель в стране. По подсчетам историка церкви митрополита Макария за двести лет ига было основано 180 новых монастырей, построенных, по словам Б. Д. Грекова, "на боярских костях". И ханские "ярлыки",