– Сладили, бывший старший прапорщик. Одну секунду. Тело Папаши.

– Сами похороним. Ваших не надо.

– Я имел в виду пули.

Петрович подумал.

– Эх, куда ж Вяткин-то делся! – сказал он с досадой. – Ладно, я вытащу сам. Вам принесут. Лазареву, точней. Про тело Валентина даже не заикайтесь, учёных заткните прямо сегодня же, не дай бог.

– Это понятно, Николай Николаич.

– Тогда пьём круг. Позовите Олю, а сами идите. Я уже не могу больше. Вадим, давай отсюда на хер двигать, мне совсем плохо. Вы мне пасть хоть хорошо замотали, не прокушу?..

Прощаться ни с ним, ни с Фенимором в респираторе, ни тем более с молочно-белой Ольгой, Коростылёв не стал. Пять минут спустя охранник впустил его в допросную камеру, где был прикован к столу Лисовой. С ним ещё никто не разговаривал, никто ему ничего не объяснял, и Лисового била такая же электрическая дрожь, как и труп Петровича. И бледен он был до синевы, страшней, чем Ольга. Коростылёв сел напротив него и задумался, забыв про вора совершенно. В принципе, это же твоя работа, как офицера ГРУ, выбирать, кого казнить, подумал он. Во всяком случае, один из её аспектов. Сильно подзабытых, к сожалению… Наверное, по семейному положению, вдруг среди них есть холостяк, или бездетный. Да, наверное так. Блинчук будет проблемой? Нет, не будет. Что?..

– Я вежливо, гражданин полковник, интересуюсь, где гражданин генерал Марченко? – повторил Лисовой. – Я же вроде как за ним числюсь.

– Я подполковник, – сказал Коростылёв.

– Есть у мене доченька, так она за подполковником замужем, – сказал Лис убеждающе. – Знаю я подполковников! А вы полковник, это же как маслом на картине! Так что с гражданином генералом? Мне же ему доложить необходимо, как меня браконьеры и маньяки сегодня жизни чуть не лишили.

И ведь никак не извернёшься, нельзя его отдавать, и признавать убийцей Калитиных нельзя. Признаем его – признаем и себя. И всё насмарку. На колу мочало. Лис продолжал бубнить, меняя тон в одной фразе с заискивающего, до наглого, но его трясло страшно, слюнка выбрызнулась из уголка губ, потекла по щетине, и Коростылёв почувствовал, что живой мертвец не так отвратителен и страшен, как живой вор. Он встал (Лис мгновенно заткнулся), выглянул в коридор и попросил у охранника сигарету. Прикурил, затянулся несколько раз, вернулся к столу и всадил сигарету угольком изумлённо задравшему брови Лису в глаз.

– Никого не впускать, – сказал он охраннику, выйдя в коридор. – Особенно москвичей. Уяснили, Петров?

– Так точно. А врача?

– Никого. И передайте по смене. Запирайте.

– Есть, – сказал охранник, прапорщик Петров, задвигая засовы. – Главное, звукоизоляция какая классная у американцев, правда же, товарищ полковник?

– Я подполковник, Петров, – ответил Коростылёв, слюня и рассматривая обожжённый палец. – Звукоизоляция классная, согласен. Не нарушайте её. Ну, несите службу.

Архив Шугпшуйца (Книга Беды)

Файл «Из моего молескина № 17»

05.11.2029. Вобенака-Младший вчера принёс художественную запись одного сборища в баре Брюссельского отделения МК по проблемам КЗАИ. Парнишка раз от разу пишет по-русски лучше и лучше, хотя и черезчур цветисто. Я указал ему на это. И источник информации он отличный. Я переписываю в блокнот информативную часть. Жалко, что он зачеркнул все имена прямо в файле. Главный герой это, конечно, старик Горски.

«После третьей (…) вдруг с надрывом провозгласил: нарушаем обычай, ходилы, пить залпом четвёртую следует не за успех какого-то там отдельного предприятия, а только и исключительно за жизнь и бычье нашего шефа, нашего Путина, Ленина и нашего всех четырёх Кимов, нашего дорогого и любимого шефа, Эйч-Мента, фон-барона и победителя фаланг, чтоб весь стронций с него долой. Все довольно стройно замолчали, вылупились, силясь объять коллективным разумом причину порыва. Старикан порозовел от внимания, весьма вертикально утвердился над оскудевшим шведским дастарханом, и интеллектуальную бомбардировку уважаемой компании начал, зайдя на цель с разных сторон одновременно.

История – это география, заявил доктор (M.D., C.S., G.M. и так далее) (…), бывший и будущий директор МНИИ КЗАИ. (Вещая, он пальцами показывал, что не просто так цитирует, а чуть ли не утверждает товарный знак.) От Матушки нашей Беды мог бы быть толк, если бы не расползлась она сразу по двум осколкам великой империи зла, так неудобно и некстати рухнувшей на сорок лет полвека назад на радость всем людям доброй воли. Непонятно? Глупцы, глупцы и глупцы, понимаете меня? Наливайте. Да ещё международная общественность уже трижды туда впиралась со своей интернационализацией! Так исследования Зоны обречены на вечный разодрай! Не смогут они быть результативны в смысле глобальном. Единственный, я повторяю, единственный способ человеческтву извлечь пользу из Зоны, этого невероятного подарка тупой… земной цивилизации от неизвестной природы – объявление суверенным государством. А? Да! С правительством, с армией, с министерством торговли и, главное, с шлюхами и Академией наук. Не понимаете? Разжёвываю. Эзра, налей мне, мой древний соотечественник.

Мои маленькие ничтожные оппоненты, продолжал (…), сполоснув горло папиным «праймом». Беда в том, что в Зоне до сих пор официально нет коренного населения. Понимаете меня? Так запоминайте, если не понимаете. Да! Коренной население официально необходимо, а не всякие там посетители, в виде русского салата из магацитлов, военных, диких трусливых учёных… и прочей швали… Туристы! – с презрением сказал (…). – В лучшем случае Зону исследуют туристы! Каждый делает свой маленький рекордик… Не спорьте со мной, я прав, а вы все… – (…) запнулся, но ловко ухватил убегающий смысл риторического периода за кончик хвостика. – Население… Не население! Народ, назову я его, и буду прав, понимаете меня? Народ Зоны должен возникнуть, и немедленно озаботиться завоеванием суверенитета, судари мои международные трекеры, брюссельская мы все капуста, космополиты и магацитлы!.. Народ должен возникнуть, вплоть до объявления войны хоть кому… Война человечеству – во имя счастья человечества! Раз уж другого способа наладить в Зоне науку никак не придумать. Японцы… Международная Экспедиция… Частники… WASA с Луной… Я и сам был частником, я знаю точно: чепуха всё. Только национально централизованные исследования!

Тут (…) отставил бокал и взял за горло бутылку.

Беда – не Зона, господа, с горечью сказал он, налив и выпив. Мы сами – беда, понимаете? Мы же все вздохнули с облегчением, мои маленькие учёные, когда до нас дошло – ничего Матушка нам отдавать не собирается. Вздыхали мы в восемьдесят восьмом, в девяносто четвёртом, в десятом, всегда, после каждого цикла. Потому что выходить – опасно. Потому что копаться в собственных испражнениях кисло. Потому что мы хотим от Матушки украсть, а не сотрудничать с ней. Потому что мы Матушку не воспринимаем стороной контакта. Потому что нам выгодней делить шкуру медведя, на охоту даже и не собираясь. Как со СПИДом позорище, в точности.