Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Речь идет о Леопольде Эттингере, – сказала Амалия. – Он сейчас в Париже, и… художник умирает. У него чахотка, за ним некому смотреть. Дома только его старая служанка, бельгийка, но она едва говорит по-французски и совершенно бестолкова. Я боюсь, что она не подходит для того, чтобы быть его сиделкой, но Эттингер не хочет видеть возле себя никого чужого. Поэтому я подумала о вас.
– Я не могу, – тихо сказала Ева. – Вы забываете, что я себе не принадлежу. Я должна ехать обратно в Тунис.
– Вы говорили, – жестоко напомнила Амалия, – что он хороший, порядочный человек. Также упоминали при мне, что ухаживали за больными в туберкулезном санатории. А теперь отказываете в помощи человеку, который в ней нуждается. Не по-христиански, Ева!
– Сестра Мария, – поправила бывшая актриса. Она старалась говорить спокойно, но ее щеки вспыхнули от гнева.
– Все равно. У несчастного последняя стадия чахотки, и надолго вы в Париже не задержитесь. Но вы отказываетесь. Очень нехорошо! Между прочим, я не могу себе представить, чтобы ваша настоятельница или другие люди из вашего ордена стали бы осуждать вас за то, что вы остались помочь умирающему и облегчить его последние часы.
Ева подняла голову. Ее нижняя губа дрогнула.
– Это правда, то, что вы мне говорите? – спросила она. – Вы… вы не выдумываете?
– Нет, – заявила Амалия. – Я могу отвезти вас туда, где он живет, и вы сами все увидите.
И вновь баронесса очень убедительно возвела напраслину на служанку Эттингера, только на сей раз добавила, что та не способна даже отличить одно лекарство от другого.
Ева заколебалась:
– Но если я здесь задержусь, в Тунисе будут волноваться…
– Вы можете послать телеграмму, – успокоила ее Амалия. – С объяснениями, почему задерживаетесь.
– Хорошо, – кивнула сестра Мария, поднимаясь с места. – Вы… вы меня убедили. Я стану сиделкой Леопольда. Только скажите мне…
– Да?
– Вы говорили, что я готова была поступить не по-христиански. А вы? Вы помогаете Леопольду из христианских побуждений?
Амалия, не отвечая, шагнула к двери.
– Это значит «нет»? – сказала Ева ей вслед.
Баронесса остановилась и обернулась к своей собеседнице.
– У меня только одно побуждение – найти преступника. Вряд ли вы сочтете его христианским.
– Вы не верите, что преступник уже находится там, где его не достать земному правосудию?
– Его вину еще надо доказать, – спокойно сказала Амалия. – Как и то, что гибель Женевьевы Лантельм была следствием преступления. Вам помочь с вещами?
– Нет, – покачала головой Ева, – я сама.
Во дворе Пьер Видаль тщетно пытался раскурить сигарету, но у него ничего не получалось – спички все время гасли. Но вот из ворот показалась Амалия, за которой шла Ева Ларжильер.
– Пьер, помогите сестре Марии положить вещи в багажник. Мы возвращаемся к Эттингеру.
Журналист бросил нераскуренную сигарету и подчинился, решив оставить все расспросы до другого раза. Все трое забрались в машину и поехали. Ева, оказавшаяся на заднем сиденье, всю дорогу молчала. Только когда подъехали к дому, она словно очнулась и посмотрела в окно.
– Чья это машина? – спросила она, глазами указывая на большой сверкающий автомобиль, который только что отъехал.
– Наверное, Жюли, – отозвался журналист. – Да, точно, она сидит за рулем.
– Пьер, – распорядилась Амалия, – не забудьте чемодан сестры Марии.
Все та же служанка открыла дверь и подтвердила, что графиня де Сертан только что уехала, а хозяин, кажется, задремал. Однако, когда гости вошли к нему, он лежал в постели с книгой в руках, но глаза его были устремлены куда-то далеко.
– Вы хотите спросить у меня что-то еще? – Художник узнал в одной из посетительниц баронессу. Затем он перевел взгляд на фигуру в монашеской одежде. – Кто тут с вами?
Ева шагнула вперед, тихо обронив:
– Это я…
– Мы – я и мой помощник – привезли вам сиделку, – вмешалась Амалия. – Не спорьте, потому что одной служанке слишком тяжело, ей же еще в магазин ходить и убираться в доме… Так что лишняя помощь не повредит. Идем, Пьер, не будем утомлять больного. – Она повернулась к Еве: – Вот моя карточка с адресом и номером телефона. Если что-нибудь понадобится, звоните в любое время дня и ночи.
И, не дав изумленному Эттингеру даже вставить слово, баронесса удалилась в сопровождении журналиста.
– Честное слово, я снимаю перед вами шляпу! – объявил Видаль восхищенно, когда они вышли из дома. – Вы это нарочно придумали, чтобы не дать ей уехать? – Он прищурился. – Кому вообще вы не доверяете – ей или ему?
– Уже поздно, – вместо ответа сказала Амалия. – Едем домой.
Однако от Видаля было не так-то просто отделаться.
– Вы думаете, кто-то из них может что-то знать о «номере восемнадцатом»? – допытывался он.
– Я думаю, что пока у меня очень много вопросов, – ответила Амалия, забираясь на водительское сиденье. – Но мало-помалу картина начинает проясняться.
На следующее утро она навестила Луи Дюперрона. Извинившись, что не смогла приехать вчера, вкратце пересказала ему то, что ей с журналистом удалось узнать.
– Я нанял людей для круглосуточной охраны раненого Обри, – сообщил в свою очередь Дюперрон.
Амалия вскинула глаза: вообще-то, она сама хотела предложить ему выставить дополнительную охрану, и ее порадовало, что заказчик расследования догадался об этом без подсказки с ее стороны.
– Мне бы хотелось узнать, когда он сможет говорить, – заметила Амалия.
– Непременно. – Дюперрон вздохнул. – У меня для вас плохие вести, сударыня.
– В каком смысле? – насторожилась Амалия.
– Яхта «Любимая», – пояснил Дюперрон. – Ее купил какой-то бельгиец и дал ей новое название – «Аметист». Важно, впрочем, другое, то, что во время войны судно находилось в Бельгии, которая была зоной ожесточенных военных действий.
– Мне это известно, – кивнула Амалия. – Мой сын там сражался.
– Похоже, мы вряд ли найдем яхту, – промолвил Дюперрон, морщась. – Я посулил своим людям двойную премию, если они все-таки отыщут чертов «Аметист», но все сразу же сказали, что надежды мало.
– Боюсь, без места преступления будет трудно довести наше расследование до конца. – Баронесса немного подумала. – Послушайте, а вы сами не могли бы навести справки? «Любимую» строили в Амстердаме. Что, если по той же модели была построена не одна яхта, а несколько? Потому что, на худой конец, для расследования сгодится и яхта-близнец, если на ней такое же расположение кают и у нее те же размеры.
– Я уже думал об этом, – признался Дюперрон, и Амалия поняла, что они и в самом деле на многие вещи смотрят одинаково. – Нет, яхты-близнеца нет, зато один из моих людей заполучил чертежи «Любимой». В крайнем случае, если настоящую «Любимую» мы не сможем отыскать, я распоряжусь построить для вас по ним точную копию яхты.