И ведь получилось!

Целых два дня никаких снов, никаких мужчин с перстнями на длинных пальцах. Да и без перстней тоже. Я просыпалась бодрая, спокойная, собиралась, вместе со Степаном ехала в Академию, слушала лекции или занималась в лаборатории. Всё было, как прежде, кроме, пожалуй, одного - взглядов студентов.

В первый учебный день гранд-мэтр сделал объявление, что теперь в Академии будет учиться девица Лиззи, первая ласточка, которая принесла новую весть - талантливые девушки тоже могут учиться техномагии. Его сиятельство рассказал, что я принята вне конкурса, поскольку подаю большие надежды, сказал, что очень рад тому, что новое так быстро находит себе дорогу, ещё что-то про самоотдачу в учёбе и стремлении к новым знаниям и тому подобное..

Не знаю, как другие, а я заметила, что воодушевления, как при первом моём представлении, когда я была парнем, наш мэтр не выказывал. И улыбался кисловато, и речь молвил не зажигательно.

Была ли тому причиной несостоявшаяся помолвка или то, что Марая сидела взаперти, ожидая разбирательства по поводу покушений - Зуртамский ещё был слишком слаб, чтобы участвовать в подобных делах. А он был главным пострадавшим.

Вот и я тоже ждала. Меня это разбирательство тоже касалось. А пока посещала занятия и игнорировала любопытные взгляды.

Сначала мне казалось, что все толпой кинутся ко мне с криком: «Да это же Ларчи!», и я вздрагивала от каждого резкого звука. Потом поняла, что никто не понял подмены. Парни просто не замечали, что у меня с Ларчи довольно много сходства. Их больше удивляло и приводило в смущение, что я умею закручивать гайки и немного разбираюсь в химии, они ходили смотреть, как я вожусь в мастерской и как невероятную диковинку рассматривали мои чертежи.

Самое удивительное было то, что присутствие Степана никого не навело на размышления. А он по-прежнему был рядом и молча помогал.

Да какой там Хозяй, он тут привычен, как стены, а вот девица у верстака - это да!..

И я посмеиваясь про себя, радовалась: смешно, забавно, а, главное, никаких томительных поцелуев, никакого жжения на ладонях и ступнях, никакой тяги к чужому мужскому телу.

Целых два дня я была довольна - прекрасные дни и замечательные ночи. А на третью стало ещё лучше - мне опять приснился мужчина.

Он появился у моей кровати бесшумно, будто соткался из мрака, сделал единственный шаг, что разделял нас - шаг к постели. А я... я, преодолевая сонное онемение, с трудом протянула к нему руку и почти беззвучно произнесла:

- Иди ко мне! Обними меня!

Он тихо опустился рядом, прямо на пол, и нежно прикоснулся губами к моей ладони. К самой серединке расслабленной, нераскрытой до конца ладони. И тёплая волна огладила всю руку до плеча.

Потом едва ощутимо коснулся запястья - я почувствовала тепло его дыхания на коже, и волоски по всему телу встали дыбом. И вот щекотка его дыхания уже в сгибе локтя, а там, совсем рядом - грудь. И она тоже отреагировала — заныла, будто потяжелела вмиг от ощущения его тепла. Спина изогнулась, подставляя то, что жадно ожидало ласки.

- Ещё, - прошептала, намекая на эту близость, на эту жажду.

- Ты просишь слишком тихо, девочка моя!

И так сладко стало во рту от знакомых слов и предвкушения, и так сухо на губах от горячей жажды поцелуев, что я тихо застонала:

- Ещё! Поцелуй меня!

Громко всё равно не получалось, губы шевелились едва-едва.

Мужчина, чьё лицо я опять не могла рассмотреть, оставался стойким и сдержанным, и ничего большего, чем лёгкий поцелуй в губы мне в эту ночь не перепало.

Хотелось ругаться, стонать, умолять о большем.

Но голоса не было.

И я молча страдала оттого, что всё мне было мало.

Недостаточно.

Голодно.

Молчала, выгибаясь, подаваясь навстречу этим мучительным и сладким поцелуям, этим ласковым рукам, слабо цепляясь за его мощную горячую шею в попытке притянуть его к себе, шепча что-то несдержанно сумасшедшее и умоляющее.

Без результата...

Проснулась вроде и взъерошенная, раздёрганная и злая. То ли голодная, то ли... Ну да. Голодная. Не тем голодом, при котором бежишь в столовую. А тем, другим, что оставался после таких вот снов. Но и довольная, счастливая - он снова пришёл! Он вернулся!

А о том, что это стоеросовый дубинушка Зуртамский, я вспомнила, только когда умылась и окончательно проснулась.

Вот тогда я не только проснулась окончательно, я наконец поняла, что, кажется, схожу с ума.

Это было тяжёлым ударом. Это что же? Я его ждала? Я по нему скучала? Грустила без него?!

Да, утро было тяжёлым. Самым тяжёлым оказалось понимание того, что голова моя не хочет этих снов, отвергает саму мысль о бросающих в жар картинах. А сны меня не спрашивают и снятся, а я их жду, и радуюсь, и предвкушаю.

Ещё тяжелее было понимать, чьих именно я жажду поцелуев. И ладно бы только поцелуев... Старосты Зуртамского! Заносчивого аристократа, надменного сноба и зазнайки! Женоненавистника, самого неприятного студента нашей Академии. И именно его я готова умолять хотя бы о поцелуе...

Во сне я становилась другой: какой-то бесстыдной, жадной и голодной кошкой, что по весне трётся обо всех мужчин. И неважно, что мужчина не своего круга, круга котов. Пантеры, тигры и львы и, кажется, даже ещё кто-то покрупнее тоже подойдёт. Слоны? Драконы?

Размышляя об этом, я завтракала, занималась в лаборатории, а потом и сидя на лекциях. Мне не нравилась собственная раздвоенность, то, что я не управляла ситуацией, не контролировала, не влияла на неё. Мне не нравилось, что мужчина, которому я хотела принадлежать во сне, в жизни был ненавистным Зуртамским. Осознавать это было тяжело.

Но ещё тяжелее стало, когда я увидела его через несколько дней, днём. В доме Делегардовых.

Повод к встрече был неприятным - суд над Мараей.

- Властью, данной мне императором, свидетельствую разбирательство по делу Мараи, дочери Иммануиловой рода Делегардовых, напавшей на мага Эриха Зуртамского и причинившей ему тяжкие увечья, - императорский поверенный говорил слишком громко. Видимо, по привычке. Как в зале суда.

Только мы были не в зале суда, а просто в зале - в гостиной дома гранд-мэтра, ведь суд был домашним.

Такое допускалось в отношении господ благородного происхождения. А Марая была юной девицей самого что ни на есть княжеского рода, для которой репутация — вещь важная. Хотя осталось ли что-то от этой важной составляющей? Гостей на помолвке было достаточно, чтобы слухи разошлись по столице.