— Я предлагаю так, — продолжал Михаил, не обращая внимания на молодого князя. — Выкликать будем: кто из нас двоих больше голосов соберёт, тому и быть царём.

Среди вассальных князей поднялся одобрительный ропот.

— Решил поиграть в демократию, Михаил-князь? — с иронией произнёс Василий. — Может, давай тогда предвыборную кампанию устроим на всю Русь великую, да чёрный пиар запустим, да ещё компромат друг на друга добудем — покажем народу видеозапись, где ты или я тешимся в бане со срамными девками, то-то смерды порадуются. А если будем считать только голоса наших с тобой вассалов, то выйдет почти поровну — ничья. И что нам с тобой дальше делать? Северян да питерцев перетягивать к себе мытьём да катаньем — чья возьмёт?

— А что ты предлагаешь? — глухо спросил Михаил.

— Можно подсчитать экономический — и военный — потенциал наших с тобой земель.

— Боеголовками предлагаешь меряться? — усмехнулся тюменский князь. — Или просто головками? Давай, княже, приводи свои полки на Чусовую, я приведу свои, и устроим потеху молодецкую — поглядим, кто кому бока намнёт. А по результатам ристалища…

— А в числе болельщиков окажутся халиф с богдыханом, — спокойно заметил князь питерский, — то-то они за вас порадуются. И за себя тоже — а как же!

Нефтяной владыка осёкся, изумлённо глядя на Владимира — ишь ты, мол, молодой, да ранний.

— Говоришь, устроим потеху молодецкую? — с расстановкой произнёс московский князь. — Кровь русскую в сварах наших попусту лить не резон, её и так много пролито. Но мысль твоя мне по нраву, князь тюменский, и потому предлагаю я тебе вот что: возьмём мы с тобой мечи и решим спор наш о троне в честном поединке. Один на один, здесь, на глазах у всех князей русских и с трансляцией на всю страну. Одолеешь меня — быть тебе царём, я верх возьму — не обессудь. Что скажешь?

Зал замер в потрясённом молчании — такого не ожидал никто. Но мало-помалу мысль, высказанная Василием Тёмным, завладевала сознанием князей — уж очень она согласна была с внутренним настроем военных вождей, бравших власть силой, и придерживавшихся ныне своеобразного кодекса чести, рождённого среди лязга неофеодальных мечей. Василий знал, с кем имеет дело, — тот же Михаил, бывший офицер-ракетчик, собственноручно вешал прямо на буровых вышках их прежних владельцев, пытавшихся воспротивиться насильственной "приватизации" нефтепромыслов, — да и у самого князя московского руки были замараны кровью по самые плечи. Офицеры выпуска начала века были людьми особенными — они выбирали военную стезю не в надежде разбогатеть (желавшие этого в девяностые годы шли в экономические вузы), а движимые древними генами поколений воинственных предков. Эти люди чувствовали себя в наступившие "железные времена" как рыба в воде — дуэль за право властвовать казалась им вполне естественной.

— Добро, — прогудел князь Михаил, встав во весь свой богатырский рост. — Позвеним мечами!

— Позвеним, — подтвердил Василий. — Мечами — поединок на автоматах Калашникова не столь зрелищен, я так полагаю. А ты, князь Александр, не сверкай очами — вижу, как ты оживился. С тобой я биться не буду — на равные мы по силе наших княжеств, как ни считай. Разные у нас весовые категории — неспортивно. Спор мы наш решим с князем сибирским — он прав, нет сейчас других реальных кандидатов на пост… э-э-э… царя-императора единой России.

Местом для поединка был выбран просторный холл на первом этаже, окружённый по периметру внутренней балюстрадой второго этажа — очень удобно для зрителей, нетерпеливо ждавших начала дуэли, и для операторов видеокамер, установленных в четырёх точках, чтобы фиксировать схватку во всех ракурсах. Немного подумав, прямую трансляцию решили не устраивать — мало ли как оно обернётся, — однако запись велась: новая история требовала новых летописей. За бронированными стёклами выгородки первого этажа разместились судьи-секунданты — по четверо с каждой из противоборствующих сторон, — и старик-врач с молоденькой медсестрой. Судьи должны были следить, чтобы "бой чести" шёл без подвоха (а вдруг один из поединщиков в критический момент пустит в ход припрятанный в рукаве игломёт), что же касается медиков, то их обязанностью было оказать немедленную помощь раненому (или раненым), а в случае летального исхода боя — зафиксировать смерть одного из дуэлянтов (или обоих).

Секунданты, выбранные из числа ближних бояр князей-соперников, проникнувшись важностью момента, были спокойны (или казались спокойными), чего нельзя было сказать о старом докторе. Он помнил времена, когда в "Белом доме" собирались солидные люди в дорогих костюмах и в белых рубашках с галстуками (некоторым из них если и требовалась медицинская помощь, то разве что утром после торжественного банкета, сопровождавшегося обильными возлияниями), и двое взрослых мужчин в кевларовых пластинчатых кольчугах-байданах и в шлемах с забралами из бронепластика, стоявшие в разных концах пустого холла с обнажёнными славянскими мечами в руках, казались ему горячечными бредом — врач то и дело моргал и мотал головой, словно надеясь, что видение исчезнет. Медсестра, напротив, не находила в происходящем ничего особенного. Её детство пришлось на годы постобвала, она нагляделась всякого, и воины с настоящими мечами, готовые к смертельной схватке, не были для неё любителями-реконструкторами, заигравшимися в рыцарей. Для дочери "железного времени" дуэль на холодном оружии была столь же естественной, как для её матери — бутики элитной одежды, иномарки на улицах русских городов и телевизионное шоу "Секс втроём — это клёво!". Она смотрела на поединщиков во все глаза, чуть приоткрыв рот от восхищения и крепко стиснув в руках чемоданчик с врачебным инструментарием и медикаментами.

Ударил гонг.

В наступившей полной тишине было хорошо слышны тяжёлые шаги противников, медленно шедших друг другу навстречу. Зрители на балюстраде затаили дыхание — зрелище само по себе было захватывающим, не говоря уже о том, что за ним стояло.

На первый взгляд, победу должен был одержать тюменский князь. Он был выше чуть ли не на голову и шире в плечах, чем князь Василий, и обладал медвежьей силой — недаром ещё во время службы под Красноярском, на "точке" у пусковых шахт, в которых прятались межконтинентальные ракеты "Сатана", молодого лейтенанта прозвали "Мишка-Медведь". Меч в его руках — Михаил держал его как топор, словно собираясь рубить дрова, — казался вязальной спицей, и сторонники московского князя недоумевали, зачем Василий предложил "нефтяному хозяину" такой неравный бой.

Однако московский князь оставался спокоен. Его решение предложить поединок было в какой-то мере спонтанным — роль триггера сыграли слова Михаила о "потехе молодецкой", — но бой на мечах Василий выбрал сознательно. Дело в том, что в юности он занимался спортивным фехтованием и знал, что мечом (равно как и другими колюще-режущими длинномерами) можно не только рубить сплеча, уповая на одну лишь силушку богатырскую.

Мечи лязгнули, встретившись, а потом удары посыпались один за другим. Кто-то из судей шумно вздохнул: казалось чудом, что московский князь выстоял под натиском князя Михаила. И не только выстоял, но и ловко отбивал выпады, крутясь волчком и уклоняясь от наиболее мощных ударов, которые со смачным хаканьем обрушивал на него Медведь. И тогда только стало ясно, что худощавый и подтянутый Василий превосходит своего грузного противника подвижностью, что далеко не сразу бросалось в глаза. Пропустив несколько ударов, понял это и Михаил — кольчуга спасла его от ран, но удары были очень ощутимыми.