Когда я покинул палубу корабля и ступил на твердую землю, море сразу показалось бескрайней преградой, отделившей меня от далекого Египта. Тяжелым грузом легла на душу мысль о многих днях плавания, опасностях и страхах пути, которые нужно было преодолеть, чтобы вернуться. Я почувствовал, что сошел с дороги, что ведет домой. Степь была новым чужим и незнакомым миром, в который углубляешься день за днем словно в бездну. Однако и здесь была своя маленькая крепость, отделявшая от окружающей неизвестности. Корабль. Уютный и надежный, как дом, ковчег, в котором ничего не менялось, кроме вида за бортом.

Теперь нам предстояло путешествовать верхом. Погрузиться в мир, который до сих пор мы только рассматривали с корабля или осторожно обживали во время ночных стоянок. Река снова показалась дорогой, связывающей меня с бесконечно далеким домом. И с этой дороги я опять сходил.

Когда мы уже выехали на высокий бугор, я оглянулся назад. Корабль, ставший теперь совсем маленьким, медленно взмахивая веслами, плыл по реке, которая отсюда уже совсем казалась просто дорогой, зажатой зелеными берегами.

– Не оглядывайся, а то пути не будет, – окликнул меня ханский доезжачий. Он придержал коня и поехал рядом со мной. – Нужно смотреть вперед, куда тебя ведет судьба. А прошлое нужно удерживать в памяти, – и, усмехнувшись, добавил: – Особенно когда оно еще может встретиться снова.

Путь наш все так же лежал через степь. Но это была уже другая степь. Прежний бескрайний простор закрывал лес, то тут, то там покрывавший пригорок или, наоборот, сбегавший в лощину. Дорога наша все время шла открытым полем, но оно теперь редко уходило за горизонт. Лесные островки обступали со всех сторон, словно закрытые от посторонних глаз загадочные крепости.

Привалы мы делали часто. Старый ханский слуга быстро уставал в седле и явно не спешил проявлять чрезмерное усердие к службе. Ехали больше шагом. После полудня непременно разводили костер, варили в котле похлебку из проса, куда добавляли вяленого мяса.

В первый же день Злат, размяв ноги после долгого сидения в седле и усевшись на толстый войлочный коврик, поманил к себе Мисаила:

– Покажешь мне свой перстень? – И засмеялся, увидев настороженность в его глазах: – Вы что же, думаете, наиб Хаджи-Черкеса не описал в мельчайших подробностях всю эту историю, когда докладывал самому хану? Да и приятель мой Касриэль поведал обо всех новостях. Только перстень твой теперь все запутал. Ясно же было, что если кто причастен к исчезновению купца, то он непременно обеспокоится вашим приездом. Теперь непонятно, вы Алибека привлекли или перстень. Пока что вами заинтересовался только Джанибек.

Злат долго любовался перстнем, поднимая его вверх и глядя, как сквозь камень проходят солнечные лучи.

– Дорогая вещь, – сказал он задумчиво, – царская. Простому человеку она скорее принесет несчастье. Узнал что вчера, пока подслушивал? – неожиданно спросил он без всякого перехода. – Смотрю, ночь теплая, а наш франк ближе к костру улегся. Да и вино пить перестал.

– Увидел, как в вино что-то добавляют, вот и перестал, – не стал увиливать Мисаил. – Я в стороне сидел, в темноте. Мне было видно то, чего не видели те, кто положился возле костра.

– Молодец, – не моргнул глазом доезжачий, – только в зелье том, что вчера добавляли, ничего плохого нет. Просто оно пьянит сильнее. Так и называется «дух вина». Язык я хотел развязать этому ромею.

– Чтобы выведать, что он знает про мазь императрицы Зои?

– А что? Вещь хорошая, – ухмыльнулся Злат. В глазах его заиграл хитрый огонек. – Какая-нибудь стареющая карга душу отдаст за снадобье, которое может сохранить былую красоту. Как думаешь, а если мне самому омолодиться, тоже буду парень хоть куда? Побегаю на старости лет за красными девками?

Просмеявшись, он заговорил совсем другим голосом:

– Про эту мазь этот самый купец Омар выспрашивал, перед тем как пропа́сть. В Мохши. Я ведь там со многими переговорил, с кем он дело имел. Да и не я один. В Тане купец таких разговоров не вел. Собирался ехать в Мохши за бобровой струей и мускусом.

– У его деда в Каире целый сундук рецептов этой мази! – не выдержал я. – Он еще один хотел прикупить?

– Омар рецептами никогда не интересовался, – добавил Мисаил, – уж я-то знаю.

– Мохши не всегда был захолустьем. – У Злата вообще, видимо, имелась привычка неожиданно перескакивать в разговоре с одного на другое. – Было время, когда именно там обретался хан Узбек со своим двором. Давно уже. Лет сорок тому. Он после того, как к власти пришел, заговоров боялся. Вот и забился в северные леса, как медведь в берлогу. Так и просидел там десять лет. Мохши тогда расстроился. Мечети, дворец, богатых дворов знать понастроила. Опять же купцы, ремесленные люди. Послы чужеземные. Одного из них я как-то сопровождал по крымской дороге. Как раз вот этими местами и ехали. Так он все спрашивал: «А чего это хан в такую глушь забрался?» Тоже, как ты, на чащу все озирался. Видно, леса никогда не видел.

Псарь дружески засмеялся и хлопнул меня по плечу. Глазастый, все приметил.

– Ну и что ты ему ответил? – спросил я из вежливости.

– Что велели, то и ответил. Дескать, очень любит хан лесную охоту. На медведей там, на оленей. Неудобную истину послам знать не положено. Иначе лазутчики без хлеба останутся. Так вот, была тогда у хана Узбека жена. Баялунь звали. Некогда еще за его отцом замужем была. Тот молодым сгиб, а она потом долго по гаремам моталась. К пасынку своему попала уже от тогдашнего хана Тохты. Да не просто попала, во многом благодаря ей он сам и ханом стал. Долгая история. Темная и кровавая. Больше сорока лет прошло. После того, как Узбек ханом стал, он на этой Баялуни женился. Потом, когда ислам принимал, ушлые люди под нее подкопаться хотели. Дескать, незаконно мусульманину жениться на мачехе. – Злат даже хохотнул для выразительности деревянным смехом. – Только она такую тухлую рыбу вязанками ела. Хоть с головы, хоть с хвоста. Мигом собрала улемов, которые в один голос объявили, что коли отец Узбека был немусульманином, то брак его считается недействительным. Значит, никакая ему Баялунь была не жена. Под конец жизни уже пробежала между ней и ханом черная кошка. Стали ссориться. И то сказать, трудно мужика удержать без постели. А годы свое берут. Тогда слухи ходили, что водилась она с колдунами, которые приворотные зелья варят. Ну и всякие алхимики и аптекари, что вечной молодостью занимаются, тоже в Мохши потянулись. Одного я сам знавал. Он в Сарае жил на Черной улице.

Злат снова прервал свое повествование, как обычно неожиданно и на самом интересном месте. Наверное, в его душе умер великий сказочник, обреченный судьбой быть искателем