Товарищ привел Ванькина в это унылое место, сдернул простыню:

— Узнаешь?!

Самое ужасное, что Ванькин сразу же узнал: тот самый эксгибиционист, неполноценный человек, которого так весело и дружно загоняли в зловонную лужу. То есть узнать-то узнал, а с полминуты стоял, вылупив глаза и не решаясь признаться: да, мол, узнал! Как-никак, врачи, ученые, материалисты по определению… Но делать нечего — человечишко был тот самый, и даже измазанный в глине (той самой глине!), пиджак, мокрые почти до бедер брюки — те самые брюки, не только вымокшие, но испачканные сверх всякой меры.

— Михеич говорит, он сам пришел и лег на место. Ну, да Михеича ты знаешь…

Леша кивнул. Запойного сторожа Михеича и впрямь знали все, и уж, конечно, все знали, что у него с головой не все в порядке, и под влиянием портвейна рассказывает Михеич и про то, как чистые душеньки покойников порхают под потолком морга, не могут вылететь, куда положено, и как воет некормленным псом кто-то из холодильника… В общем, рассказы Михеича не были особенно надежны. Однако мужик из лужи — вот он, голубчик! Лежит себе, как будто не он прыгал и орал два дня назад…

— Михеич говорит, когда он пришел?

— Говорит, позавчера, под вечер.

Какая информация попала к Михеичу, я не знаю. Достоверно известно, что студенты ходили к нему, расспрашивали. Так же достоверно известно, что Михеич вскоре стал рассказывать уж очень красочно. Якобы пришел этот покойник на своих ногах, держась за сердце, и так прямо и сказал: вот, загнали меня гады-студенты, сделали мне то ли инфаркт, то ли миокард, теперь буду совсем неживой. Сказал так и улегся на стол, сам себя накрыл чистой простыней…

Студенты невольно покаялись в своем веселье — а вдруг и правда приключился с кем-то инфаркт?! Но подняли документы… Труп пролежал уже недели две до истории с Ларисой. В общем, темная история. И если я включаю ее в этот сборник, то потому, что ведь и в других случаях после появления черепов в доме начинали происходить всякие необычные вещи, например, черепа у Леши в шкапу разговаривали между собой.

Дело в том, что вскоре после истории с бедолагой из анатомки возникло ощущение, а там и полная уверенность, что по ночам эти черепа о чем-то беседуют между собой. Как и полагается врачу, Леша оставался твердокаменным материалистом, но стоял упорно на своем — он сам слышал разговоры черепов.

— Ну и о чем же они говорят?

— Не слышно, я далеко стоял… Но голоса ведь слышны!

— А неожиданно входить не пробовал?

— Пробовал… Замирают как есть, но я же вижу — я ставил их глазницами вперед, а они стоят глазницами друг к другу…

Над Лешей посмеивались, и верить в эти разговоры черепов никто не хотел. Я не буду ни на чем настаивать, потому что сам этих разговоров тоже не слышал. Но фактом остается то, что Леша Ванькин в один прекрасный день унес черепа на казацкое кладбище и закопал там, где взял, — то есть в песчаные откосы.

Зная Ванькина, можно сказать: если уж он сделал это — значит, были веские причины.

Внизу висела надпись: «Дворянин Кролик Трусиков».

В.НАБОКОВ

Трудно представить себе более скучное, прозаическое заведение, чем районная поликлиника! Тем более в застойные времена, когда решительно никто не был заинтересован в клиенте. К врачу попасть необходимо, и вовсе не только чтобы лечиться… А очень часто и вообще не для того, чтобы лечиться. Любой советский человек твердо знал: чтобы лечиться всерьез, нужны знакомые врачи! Или друзья детства, соседи, родственники, приятели — те, кто помогут просто так. Или те, с кем надо выстроить отношения по старому принципу советского блата: ты мне — я тебе!

Но вот у вас заболело горло, и вам надо не пойти на работу… В этом случае важно даже не то, насколько вы больны, вовсе не это! Важно, насколько вам не хочется идти на работу… И вы, конечно же, не можете договориться полюбовно с коллегами и с начальником: они бы и рады, но если они договорятся, а у вас не будет бумажки, то у начальства могут быть неприятности. И потому начальник вас никуда без больничного листка не отпустит, и вы без десяти восемь начнете звонить в поликлинику… Причем если вы и впрямь сильно больны, все равно будете звонить, чтобы вызвать врача на дом, а телефон все не будет отвечать, потому что много вас таких. И вы в конце концов плюнете на телефон и побежите в поликлинику. Побежите, потому что к половине девятого талонов к врачам вполне может уже и не быть. Другой вопрос, что, отстояв очередь, вы в двадцать минут девятого вполне можете получить талончик на половину первого или на семь часов вечера.

И вы второй раз пойдете в поликлинику, и сядете в длиннющую очередь, и проведете не меньше часа в длинном, унылом коридоре, заполненном чихающими, кашляющими, сварливо выясняющими, проходят в кабинет по талонам или в порядке живой очереди. Пока вы сидите, здоровые заразятся от больных, а больных пора будет везти на кладбище, и в конце попадете к врачу, весь вид которого ясно показывает, что вас много, а он один, и что клятва Гиппократа не имеет никакого отношения к бесплатной советской медицине…

Трудно вообразить себе, что в таком месте может появиться привидение или вообще хоть что-то сколько-нибудь интересное. А вот появлялось… Был в красноярской городской поликлинике № 15, по улице Мира, 46, один закуток, где иногда происходило нечто странное. На пустой голой стене вдруг возникало слабое, пульсирующее мерцание, овальное по форме, и некоторое время можно было видеть портрет неприятного и странного человека. Виден был бледный, нечеткий портрет плохо, как будто это не до конца проявленный фотонегатив. Но и на таком, очень неясном портрете заметна была некоторая растерянность изображенного. Словно его вдруг схватили, совершенно неожиданно для него самого, силой усадили на стул и заставили служить моделью.

Видели эту странность многие, хотя держалось изображение недолго, каждый раз всего по несколько минут, и, насколько я могу судить, совершенно без всякой системы. Если бы не часовые очереди, постоянно торчащие возле пятна, то и заметить его, пожалуй, было бы некому и некогда. А так многие бабки в очереди орали, что вот опять «дохтура рентгенами фулюганют». Видимо, это фосфоресцирующее пятно ассоциировалось у них с просвечиванием, с рентгеном — как бы просвечивание стены.

Интересно, что если на стене висела наглядная агитация — то ли призывы не заниматься самолечением, то ли портреты передовиков, то портрет все равно был виден, просвечивая и пульсируя как бы поверх всех этих бумажек.

Рассказывали и о том, как по лестнице проходил тот, чей портрет на стене, но эти рассказы уже не особенно достоверны, потому что я слышал их от одного разнорабочего, Вовки, который сколачивал в поликлинике деревянные козлы для монтеров. Дело в том, что потолки в поликлинике, в здании дореволюционной постройки, были высокие, монтерам не хватало лесенок, рассчитанных на стандартную советскую высоту потолка, и Вовка сколачивал столь необходимые козлы и деревянные лесенки. Делал он это вечером, и удары молотка гулко разносились по всему зданию. А у меня талончик попался на 19 часов, да еще врач выбежал из кабинета, сказал, чтобы мы подождали, он на минуточку… и исчез надолго.